Кристиан Жак - Нефертити и Эхнатон

Иными словами: египетское могущество столь же велико, как прежде, и войска фараона по-прежнему не знают себе равных. Уже одно это заявление, по убеждению царя, должно было успокоить горячие головы и обеспечить мир. Эхнатон не хотел использовать по прямому назначению ту армию, которой располагал; он считал, что ее «ударная сила» и так достаточно очевидна, чтобы успокоить потенциальных противников. Царь думал, что пацифистская политика, если она основана на солидном фундаменте, даст хорошие и долговременные результаты, тогда как вооруженное вмешательство только обострит ситуацию.

Его отец, Аменхотеп III, придерживался того же мнения, но, в отличие от сына, применял очень гибкую тактику: он умел противопоставлять одни племена другим, способствовать разделению того или иного общества на кланы, препятствовать образованию опасныхдля Египта коалиций. На удивление ловко используя междоусобные раздоры царьков, он крепко удерживал в своих руках контроль над соседними странами.

Эхнатон, уделявший первостепенное внимание духовным проблемам и стремившийся, прежде всего, заложить основы новой веры, зачастую пренебрегал этой разработанной его отцом системой интриг, преимущество которой заключалось в том, что она позволяла поддерживать в провинциях не опасную для имперской власти «ажитацию». Эхнатон, как кажется, не надзирал самолично над сетью своих зарубежных шпионов, возлагая эту ответственность на людей, чья порядочность порой вызывает сомнения. В результате, будучи плохо проинформированным, фараон смотрел на события в суженной, субъективной перспективе.

Кроме того, Эхнатон оказался в трудной экономической ситуации и не располагал теми богатствами, которые были у его предшественников. Аменхотеп III пообещал вассалам Египта прислать много золота, Эхнатон же не смог выполнить этих обещаний. Даже отправляя подарки верным Египту правителям, он совершал серьезные ошибки. Так, царь Вавилона упрекает Эхнатона в том, что фараон прислал ему золото очень низкого качества: Пусть мой брат, – жалуется царь Вавилона, – соблаговолит не доверять (в будущем) никакому чиновнику золото, которое будет мне направлять, но пусть лучше мой господин соблаговолит осмотреть это золото собственными очами, запечатать и (самолично) отправить. Ибо золото, которое мой брат послал мне в прошлый раз, которое мой брат не осмотрел лично, и которое запечатывал и отправлял чиновник моего брата, было низкого качества; и когда его переплавили в горниле, оно не имело хорошего веса.

Несмотря на все заверения в дружбе и братстве, царь Вавилона не скрывает своего разочарования. Разумеется, из вежливости он обвиняет чиновника, ответственного за царскую казну, а не самого Эхнатона; однако подразумевается, что виноват именно фараон, который не проследил за выполнением своего обещания и тем нанес ощутимый ущерб престижу Египта.

Все союзники Египта в большей или меньшей степени выражали свое недоумение по поводу поведения Эхнатона. Они не подозревали о внутренних трудностях Египта и еще не вполне сознавали хеттскую угрозу; их просто шокировало, что фараон не слишком торопится посылать причитающиеся им подарки. Без сомнения, это было одной из причин, по которым иноземные «приношения» перестали поступать в Египет.

Египетская армия, между тем, ничуть не утратила ни своей доблести, ни своего могущества. Была ли она недовольна политикой фараона? Документы не позволяют нам точно ответить на этот вопрос, однако определенно известно, что египетские солдаты не поднимали никаких мятежей и продолжали повиноваться приказам.

Конечно, Эхнатон полагался, прежде всего, на дипломатию и силу убеждения, но он вовсе не был оторванным от жизни мечтателем, не способным заметить кризис египетской цивилизации, который разворачивался перед его глазами, и который он сам (отчасти) спровоцировал. Поэтому логично предположить, что он просто не получал достаточной информации и что некоторые письма (а может быть, и большая их часть) до него не доходили.

Если полиция Ахетатона была такой сильной и хорошо организованной, то объясняется это, без сомнения, тем, что не все люди из окружения царя относились к нему с такой любовью, какую стремились продемонстрировать. Следовало бы, в частности, попытаться разобраться с сановником Туту, который занимал какой-то ответственный пост в амарнском «министерстве иностранных дел». Это он должен был изучать и классифицировать письма, поступающие от вассалов и союзников Египта, – те отчаянные призывы о помощи, которые, по всей видимости, так и остались без ответа.

Весьма вероятно, что Туту был личным другом Азиру – того самого вассала-предателя, который исподтишка наносил губительные удары правителям, сохранявшим верность Египту.

Хотя в этой сфере очень трудно получить решающие доказательства, мы хотим выдвинуть предположение, что среди окружения Эхнатона были изменники, которые намеренно утаивали от него часть информации, вследствие чего царь имел искаженное представление о реальных масштабах хеттской угрозы.

Александр Море защищал гипотезу, согласно которой Эхнатон видел в боге-Солнце священное связующее звено между египтянами и другими народами. Агрессивный, «националистический» и воинственный бог оставался бы, даже в случае своей победы, чисто египетским божеством; напротив, бог «пацифистский» и «толерантный» мог бы, обходясь без военных конфликтов, завоевать сердца всех людей.

Эхнатон, как известно, собирался построить три великих города, посвященных Атону: один – в Египте, другой – в Нубии… Предполагаемое местоположение третьего пока с точностью не установлено. Эти три города символически представляли бы целостность известного тогда мира, с любовью обращающего свой лик к лучам божественного Солнца. Именно Бог должен был скрепить дружеские узы между народами – а не оружие или богатые подарки. Атон, духовный отец всех одушевленных созданий, упразднил бы различия между народами – ради той «частицы Света», что равно присуща всем живым людям.

Это, конечно, чистой воды романтизм. Эхнатон, несомненно, возвеличил Атона; но он вовсе не имел желания приобщить весь мир к своей доктрине – потому что доктрины как таковой не существовало и потому что сама идея объединения народов на религиозной почве совершенно чужда египетскому духу.

Ясно одно: Эхнатон не мог адекватно реагировать на политическое и военное развитие азиатских стран, так как знал эти страны плохо и, в отличие от некоторых своих предшественников, никогда не посещал их лично, предпочитая действовать в интересах мира «издалека».

Такая позиция привела к весьма тяжелым последствиям. Библ был потерян. Государства Митанни, важного союзника Египта, более не существовало. Сирию захватили хетты. Палестина подвергалась периодическим набегам банд грабителей. В результате своих колебаний Эхнатон утратил инициативу. Он по-прежнему пытался проводить политику союзов и соглашений, но это ничуть не помогало сдерживать амбиции хеттов. Последние оккупировали Месопотамию и Северную Сирию, окончательно разгромили Митанни, угрожали Южному Ливану. Никакая египетская армия так и не воздвиглась на их пути.