Шарль Митчи - Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

К 18 августа мы приехали во Франкфурт-на-Одере, где провели два дня перед тем, как пересесть в другой поезд с «нормальным» расстоянием между колёсами (как известно, русская железнодорожная колея шире, чем на Западе[70]). Время от времени мы видели на других путях длинные поезда, везущие тяжёлые грузы, металлические балки, моторы и станки, демонтированные с немецких заводов. Их везли в Россию. Мы видели и русские военные поезда, возвращающиеся в свою страну, вагоны которых были забиты под завязку велосипедами, мотоциклами, швейными машинками, музыкальными инструментами. Самыми причудливыми предметами были завалены даже крыши.

Наконец мы садимся в наши французские товарные вагоны с надписями «40 человек — 8 лошадей», и путешествие продолжается в направлении Магдебурга. По дороге мы проезжаем Берлин и видим разрушения, причинённые бомбардировками союзников. 20 августа мы наконец прибываем на границу русского и английского сектора. Согласно запискам Эмиля Шнейдера из Гюбершвира, это место около Магдебурга называлось Ауфлебен. Там ждут английские армейские доджи, чтобы отвезти нас в лагерь около Шёнингена, примерно на полпути между Магдебургом и Брауншвейгом. В этом английском лагере стояло и французское подразделение, ему поручено было нас принять. Нас принимают очень тепло, мы от этого давно отвыкли. Все с нами исключительно любезны и заботливы. Мы любуемся новой французской униформой, которая нам ещё не знакома. При входе в лагерь солдаты, вооружённые специальными пульверизаторами, вдувают во все дырки нашей одежды неизвестный нам белый порошок. Это ДДТ, инсектицид, который должен избавить нас от последних паразитов, случайно привезённых из России. Потом мы проходим за столы, где нам раздают деликатесы, которых мы не видели больше двух лет, — сардины, сыр, шоколад, мёд… В конце стола молодой человек насыпает в стаканы коричневый порошок, затем доливает горячей воды и протягивает нам: мы в процессе знакомства с новинкой — растворимым кофе!

После душа — о, какого полезного и благотворного, который занял весь остаток дня, нас провели в столовую, которая нас буквально ослепила — на столах, накрытых скатертями, тарелки, приборы, стаканы и даже цветы. Изумительно! Меню не уступает сервировке. Для нас, так долго не имевших возможности есть в обстановке, достойной цивилизованного человека, это настоящий пир! Наконец мы чувствуем себя совершенно свободными, вырвавшимися из долгого кошмара.

На следующее утро объявили посадку в поезд. Это будет последний этап нашего путешествия перед прибытием во Францию. Но опять небольшое разочарование для той части эшелона, в которой был я вместе с моими хором: вагонов в составе недостаточно для того, чтобы увезти всех! Я опять среди тех, кто остался за бортом! Нас немедленно уверили в том, что мы обязательно уедем завтра. Мы больше не у русских, теперь обещаниям можно верить. На следующий день мы и в самом деле располагаемся в вагонах специально сформированного для нас состава, который гораздо короче прежнего — нас не больше двухсот пятидесяти-трёхсот человек. Вечером мы прибываем на голландскую границу и проводим ночь в военном лагере. После высадки я вижу за оживлённым разговором с несколькими французскими офицерами нашего друга Жозефа Стейера, единственного из трёх полицейских начальников лагеря, которому не в чем было себя упрекнуть и которому тоже не досталось места в первом эшелоне. Они договорились, что наши певцы дадут концерт для военных в актовом зале лагеря сразу после ужина. Волнующее событие! Здесь, на германо-голландской границе, взволнованные до слеё, мы в последний раз вместе поём наши песни для офицеров, солдат и медсестёр, понимающих и восприимчивых. В качестве гонорара — аперитив: бокал вина. Первый бокал вина! Нам казалось, что это сон!

На следующий день мы опять садимся в поезд, на этот раз уже в настоящий пассажирский. Мы проезжаем большую часть Голландии. На всём протяжении путешествия жители, конечно, знающие о драме, произошедшей с эльзасцами и лотарингцами, знаками высказывают нам горячую симпатию. Потом мы въезжаем в Бельгию и рано утром останавливаемся в Брюсселе. В огромном холле вокзала стоят столы, накрытые скатертями, нас ждёт королевский завтрак. Мы ослеплены белизной хлеба: оказывается, это хлеб из рисовой муки. Опять садимся в наш поезд, почти сразу проезжаем границу и въезжаем во Францию. Какой волнующий момент! Через короткое время поезд останавливается на вокзале: «Валансьен! Все на выход!» Это наша первая остановка во Франции. Здесь мы находим своих товарищей, на день раньше уехавших из английского лагеря около Брауншвейга. Около казармы мы видим двоих из нашего эшелона, которые попали в Россию как члены LVF (Легиона французских добровольцев), столь дорогого сердцу Петена и Лаваля[71]. Прибыв накануне в Валансьен, они были тут же задержаны и арестованы. Теперь они сгребали лопатами уголь, сгруженный с грузовика перед казармой.

В Валансьене — первый этап нашей демобилизации. Мы проходим перед столами, за которыми сидит вереница секретарей. Они задают нам вопросы, записывают ответы, берут у всех нас адреса. Любезная дама берёт адрес моей семьи, чтобы послать им телеграмму о нашем близком возвращении. Моим телеграмма пришла 23 августа! Настаёт самый приятный момент: казначей выдаёт каждому под роспись билет в тысячу франков! Тысяча франков! Можете себе представить? На эти деньги можно будет устроить кутёж! Мы, конечно, не имели представления о фантастическом обесценивании франка во время войны. После первой покупки нас ожидало жестокое разочарование: эта тысяча франков не стоила и двадцати довоенных!

Мы опять в поезде, пассажирском, конечно. Но он скоро берёт направление на юг, вместо того чтобы везти нас в Эльзас. Значит, писанине ещё не конец! Мы оказываемся в конце концов в Шалон-сюр-Сон, где нас допрашивают, чтобы выявить коллаборационистов, доносчиков на участников Сопротивления, а также других пособников нацистов. В это же время нам меняют, по мере возможности, наши старые немецкие вещи на одежду хаки. Нам опять, в который раз, не везёт. Поскольку мы приехали на следующий день после основной части нашего эшелона, на нашу долю почти ничего не осталось. Мне, например, не досталось ничего, кроме огромных штанов хаки и изношенного свитера. Домой я приехал в своих старых тамбовских башмаках с отваливающимися подмётками, которые надо было прикручивать электрическим проводом! Однако надо сказать, что кормили нас в этой казарме очень хорошо, даже, может быть, слишком хорошо, поскольку многие из наших вынуждены были обратиться в медпункт из-за того, что у них разболелись животы.