Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт

 — А, пусть сами разбираются! — И члены КБК ушли.

 Я считала, что повела себя логично — директриса обязана была присутствовать и дать объяснения той ситуации. Но, видимо, ей нечего было сказать в свое оправдание. На следующий день она направила ко мне старшую медсестру и главврача. Старшая медсестра села на табурет, врач же осталась стоять.

 — Тома, ты что это жалобы пишешь на директора? — начала врач.

 — Этой жалобы не было бы, если бы нам сразу разъяснили, что это за постановление, — принялась объяснять я.

 Но в их планы, видимо, не входило выслушивать меня. Старшая медсестра, не поднимаясь с места и не поднимая головы, тыкала пальцем в мою жалобу и допытывалась:

 — А вот тут, почему не так написано? А вот это слово, почему не там стоит?

 Придиралась именно к написанию, хотя письмо было отредактированным и откорректированным.

 Врач, на свой манер, тоже принялась протестовать на повышенных тонах, постепенно переходя на крик. Я понимала, что они специально это делают, чтобы запугать меня. Тогда я тоже заорала. На меня всю жизнь так давили начальственным ором, что вполне имею право им же ответить. На самом деле я многое могла бы сказать и объяснить, но проклятые гиперкинезы не дали мне этого сделать, я свалилась с коляски на пол. На минуту врач и сестра перестали орать. Сестра даже повернулась ко мне. И я попросила ее с пола:

 — Пожалуйста, покажите, где и что здесь неправильно написано?

 — Может, тебя поднять? — спокойно, как ни в чем не бывало, спросила сестра.

 — Сама поднимусь, — отказалась я от помощи и, покорячившись, села на попу прямо на полу. — Тома, напиши опровержение на это письмо, — предложила мне врач.

 Я усмехнулась и помотала отрицательно головой:

 — Опровержения писать не буду. Зачем же опровергать правду?

 — Значит, не напишешь опровержения?

 — Нет! — твердо сказала я.

 Врач и старшая медсестра ушли. Примерно через три недели директриса врача уволила, она увольняла всех, кто не захотел или не сумел исполнить ее приказ. И вот однажды вечером сижу на улице и вижу, ко мне приближается эта самая врач. Присев рядом на скамейку, она начала слезно жаловаться, что директриса ее выгнала.

 — А помните, как требовали от меня опровержения и орали? — задала я ей малоприятный вопрос.

 — Я? Когда? Ой, мне тогда так стыдно было, что я ничего не помню, — скосив глаза к переносице, промямлила она виновато.

 Неприятности — крупные и мелкие

 Неприятности — это составляющая нашей жизни, без них ну никак не обходится никакая, даже самая благополучная жизнь. Но, видимо, я человек, который притягивает к себе неприятности.

 Новые неприятности нахлынули в новом тысячелетии — в 2001–2002 годах. Намучившись с нашими врачами, досыта накушавшись их специфическим отношением ко мне и мне подобным, я осталась несолоно хлебавшей. И решила добиться обследования и лечения в других городах, в других областях. Интересно, а как там относятся к таким больным? И для сравнения со своей Кемеровской областью я выбрала ни больше ни меньше, а саму Москву.

 Тогда существовала одна медицинская фирма, предоставлявшая платные услуги, в том числе и устройство человека на лечение в московские больницы. Вот я и «навострила лыжи» в эту фирму, написала туда письмо, указав свой диагноз ДЦП. Они подробно ответили, пояснили, что сделают запрос, потом надо будет дождаться приглашения в московскую клинику, специализирующуюся по церебральным параличам, и указали, во сколько обойдется обследование и лечение в стационаре. На поездки больного с сопровождающим такого рода можно было получить деньги из областного бюджета, затраты были там предусмотрены и деньги на это «заложены». Получить столичное приглашение на платные медицинские услуги было несложно, а для обращения в областную администрацию по поводу бюджетных денег надлежало собрать нужные справки.

 Взять справку в нашей районной поликлинике мне не составило труда — Татьяна Васильевна Баланова, участковый терапевт, курировавшая наш доминтернат, быстро ее оформила. Но к ней требовалась подпись главного невропатолога города Новокузнецка — Владимира Владимировича Малевика, принимавшего в одной из городских клиник. И наша директриса подошла ко мне со словами:

 — Тамара, твою историю болезни надо везти к главному невропатологу и получить его подпись. Наша старшая медсестра не может поехать — на ней весь корпус держится. А к тебе все равно ходит председатель Общества инвалидов, у нее много свободного времени, попроси, пусть она отвезет твою историю болезни главному невропатологу.

 — Ладно, поговорю, когда она ко мне придет, — кивнула я.

 Председатель местного ВОИ Шишкина бывала у нас регулярно — организовывала мероприятия, проводила праздничные застолья, помогала и в других делах.

 Я передала ей просьбу директрисы. Шишкина согласилась, тем более что сама по состоянию здоровья часто ездила в ту клинику. Прежде чем направить ее за моей историей болезни, я призналась, что свои лучшие годы провела в ПНИ. Она слушала меня, молча и широко открыв глаза, потом сказала:

 — Да тебе надо золотой памятник поставить! Еще при жизни!

 — Я это вам рассказала не для того, чтоб вы восхищались, а чтобы не было недоразумений, — пояснила я.

 Шишкина взяла мою историю болезни и отправилась к невропатологу. А через неделю приехала в дом-интернат и печально поведала:

 — Возила я твою историю болезни невропатологу. Он посмотрел ее, но подписывать ничего не стал. Ты сказала мне, что у тебя диагноз «олигофрения» сняли, а он в твоей истории болезни почти на каждой странице стоит. А записи о том, что его сняли, так и не нашли. Доктор поинтересовался: тянешь ли ты слова, когда говоришь? Я сказала, что немного тянешь, ну и что из этого? А он пояснил, что это признак олигофрении, и поэтому он не может дать тебе разрешение на поездку к московским неврологам.

 Я сидела как пораженная молнией, и слова летели в меня будто плевки. На Шишкину я не обиделась — она же только передаточное звено, гонец с дурной вестью. После того Шишкина больше не приходила ко мне, ее можно понять. И врача-чиновника Малевика понять можно, наверное, ему дали установку «тормозить » обычных, простых, неблатных больных, напрашивающихся на платное обследование и лечение за деньги областного бюджета, которые нужны для блатных.

 То есть вроде как и можно рядовому больному попросить денежную квоту на платный визит к столичным медикам, но ее все равно не дадут под каким-нибудь предлогом. В моем случае предлогом послужила запротоколированная и намертво прилепленная к моей истории болезни «олигофрения».