Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника

Перед вылетом в Кабул я говорил с Халилем. Он искал нужное слово на русском языке:

— Герат был… шнур, шнур…

Я подсказал ему:

— Бикфордов? — Но мы нашли более точное слово: «детонирующий».

Если бы в Герате моджахеды успешно решили свою задачу и радиостанция передала бы свое сообщение о создании свободного генерал-губернаторства, то и радиостанции Кандагара, Гардеза, Мазари-Шарифа, словно сдетонировав, дали бы сигнал к началу восстания. Был бы осуществлен переворот с целью уничтожения народно-демократической власти в этих городах, да и в стране в целом.

Этим толчком моджахеды надеялись начать всеафганский джихад. Вот почему и в Кандагаре муллы по-особенному пели свои молитвы, а кандагарское руководство заискивало и хитрило перед шурави.

— А сколько там, в Герате, расстрелял Наджиб? — спросил я Халиля.

— Более трехсот афганцев… О Аллах-Акбар!

Халиль поднял ладони вверх и начал молиться. Втори ему и Рафи. Я сидел как на горячих угольях.

Затем Халиль продолжал:

— Шакалу вонючему Наджибу за Герат будет отмщение.

— А вам? — я посмотрел на Рафи.

— И нам, — мрачно буркнул он. — Весной.

— К весне мы успеем хорошо подготовиться.

Рафи ничего не ответил.

— Дай, Аллах, терпения и сил победить всех врагов наших, — произнес Халиль Ула.

Сведения, полученные от Халиля, имели первостепенную важность. Они подтверждали информацию, добытую генералом Петрохалко из других источников. Хитрый и коварный план моджахедов в Герате нами своевременно сорван. Но по-прежнему оставалось неизвестным, кто руководил этой гератской операцией — Ахмад-Шах-Массуд? Абдулла Рашид Дустум? Гульбеддин Хекматияр? Или кто-то иной?..

В тот зимний день визирь Рафи, комкор Халиль Ула, и моя оперативная группа вылетели тремя вертолетами из Асадабад а в Кабул.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Когда я вернулся домой, Анна Васильевна встретила меня словами: «На тебе лица нет». Я ответил, что лицо, похоже, сберег, а вот душа истерзана.

Чтобы как-то отвлечь меня, жена перевела разговор на свою работу по исследованию драматургии Н.А. Островского. Говоря о чем-нибудь русском, она пыталась увести мои мысли от этой треклятой войны.

Утром следующего дня, сидя у себя в кабинете, я действительно чувствовал себя более или менее отдохнувшим. И настроение мое снова выровнялось. На столе лежала карта — «План боевых действий на январь-феврал 1981 г.». Операции «Удар-3», «Гранит-2», «Салют-2», боевые действия в провинции Пактия, в провинциях Лагман и Нангархар, в зонах «Северо-Восток» и «Север». В боях уже задействовано 72 пехотных батальона и 19 артдивизионов афганской армии, 25 мотострелковых батальонов и семь артдивизионов 40-й армии. Их боевые действия обеспечивают и поддерживают 13 авиационных полков и 4 вертолетных полка. Всего воюют и будут воевать до конца февраля 160–170 тысяч человек личного состава, 250–300 самолетов и 60–70 боевых вертолетов. Остальные войска — афганские и советские — заняты боевой подготовкой, но в любое время суток могут быть направлены в бой на помощь воюющим частям и подразделениям. Мы предполагаем освободить от моджахедов 12 уездов и 12 волостей, установить там народно-демократическую власть, оставить в освобожденных аулах на две недели небольшие гарнизоны. Кроме того, мы рассчитываем еще и упрочить власть в 37 уездах и 13 волостях, оставляя там на некоторое время небольшие гарнизоны. Если даже мельком взглянуть на карту, то видно, что боевые действия охватывают территорию почти всей страны. И придется вновь и вновь воевать и с Ахмад-шахом, и с Хекматияром, и с Дустумом.

За пять месяцев моего пребывания в ДРА и постоянных боевых действий я достаточно глубоко изучил «почерк» каждого из них. Полагаю даже, что мог теперь безошибочно предвидеть их возможные намерения. Я участвовал, наблюдал или руководил десятками боев — разного масштаба, но всегда жестоких и бескомпромиссных. И в таких крупных и важных боевых операциях, как разгром группировки Ахмад-шаха в Панджшере, уничтожение полков Хекматияра близ Кандагара, окружение, и ночной бой с войсками Рашида Дустума юго-восточнее Мазари-Шарифа, — всюду эти военачальники воевали храбро, но каждый воевал по-своему.

Наиболее стойким, храбрым и дальновидным был Ахмад-шах-Массуд. Он, как я понимаю, любил открытый бой. Для этого и готовил свои полки. Он избегал подставлять под удар местное население. Никогда не мстил за «пособничество» шурави, либо частям афганской армии, зная, что на сотрудничество люди идут под страхом смерти. Ахмад-шах — отличный тактик, и мне, если можно так сказать, было приятно с ним драться на поле боя. Он неоднократно бывал ранен, но в бою оставался всегда, что называется, до последнего патрона. И лишь в случае проигрыша он бесследно исчезал. Ахмад-шах-Массуд бережно относился к своим бойцам. Щедро награждал храбрых. Мы знали его крылатое высказывание: «Воину — храбрость, командиру — геройство, вождю — стойкость и мужество».

Командовавший Центральным фронтом моджахедов в Афганистане Гульбеддин Хекматияр, пуштун по национальности, тоже личность незаурядная. В оперативном мышлении он, пожалуй, превосходил Ахмад-шаха, но уступал тому в рыцарской чести. Коварство, бесчестный риск или обман ему отнюдь не чужды. Он без особого сочувствия относился к потерям среди гражданского населения, за что его недолюбливал простой люд. Отрицательно относились к нему кандагарские муллы. Гульбеддин, похоже, преуспевал в тактике закулисных интриг. Он тайно завидовал храбрости Ахмад-шаха и уважению, которым тот пользовался среди своих воинов. Но все это, однако, не уменьшает достоинств самого Хекматияра как опасного и умного командующего. Он лелеял надежду первым войти в Кабул и стать руководителем страны, оттеснив на второй план и Ахмад-шаха и Рашида Дустума. Боевые действия Гульбеддина, их цели всегда тщательно маскировались, и нам было трудно их вычислять для принятия контрмер. Потому мы старались всегда наносить по нему удар первыми.

Абдул Рашид Дустум — узбек, жестокий и беспощадный командующий. Он не щадил никого. Казнил и расправлялся ножом, петлей, пулей со всяким, кто, по его мнению, пошел или только намеревался пойти против него в борьбе с неверными. Особенно беспощадным он был по отношению к своим соотечественникам из местной администрации народно-демократической власти ДРА или к муллам, которые лояльно относились к шурави. Повсюду в северных провинциях он наводил страх огнем и мечом. Мы знали, что его не уважают ни Ахмад-шах, ни Гульбеддин, ни особенно Раббани. Дустум — командующий с печальной славой кровавого палача, способный ради укрепления своей власти на любую жестокость и любое коварство.