Виктор Пшеничников - Тропою джейрана

Хаятолла не сразу отошел от Олима, но Зарин ждал у распахнутых ворот, и мальчик шагнул следом за начальником лагеря.

Но Олим еще раз его окликнул:

- Да, Хаятолла, забыл спросить: ты умеешь делать из глины кирпичи?

Хаятолла приосанился: еще бы! Сколько он вымесил своими руками глины, когда они с отцом заделывали развалившиеся после ливней стенки дувала? Не счесть...

- Ну, тогда все в порядке. Скоро, через неделю, мы намечаем провести субботник, хотим отремонтировать наш Дом советско-афганской дружбы, и твои руки очень нам пригодятся.

Хаятолла подумал, что через неделю за ним приедет отец...

Но в следующую джуму отец за ним не приехал. Не объявился он и еще через одну джуму... Мальчик затосковал, отправился к начальнику лагеря.

- Рафик Зарин, мне надо сходить к Олиму. Что-то случилось с отцом.

Но Олим сам, будто стоял рядом и все прекрасно слышал, вошел в ворота пионерского лагеря, и лицо его было неприветливым, хмурым.

- Мне надо с тобой поговорить, Хаятолла.

Они отошли в тень, присели на скамью.

- Вспомни хорошенько, Хаятолла, что за гостинец ты вез своему дяде? Поверь, это очень важно.

Хаятолла начал подробно рассказывать, как была разукрашена плоская коробка, насколько она была тяжелой и никак не хотела открываться.

- Там еще были буквы, много букв. Я некоторые запомнил, память у меня хорошая. Хотите, я нарисую?

Он взял палочку и принялся чертить ею на песке, радуясь, что Олим не смеется над его каракулями, а, наоборот, слушает и наблюдает за ним внимательно.

- Вот тут, - показал Хаятолла на песке, - еще были две дырочки, а внутри что-то шуршало, я только не мог туда заглянуть.

- Очень хорошо, - сказал Олим. - Очень хорошо, что ты не довез свой гостинец до дяди. Это была мина...

- Мина?

- Да. И предназначалась она для газового завода, который бы взлетел на воздух вместе с твоим дядей, не случись с ним несчастье и не потеряй ты в дороге этот "гостинец". Кстати, ты не вспомнишь, где именно у тебя украли коробку?

- Ее взял Мухаммед и подложил мне в мешок камень.

- Я так и знал... Так и знал... Отец специально отправил тебя в город, чтобы с твоей помощью взорвать завод.

- Это неправда! - Хаятолла вскочил, ноздри у него раздувались. В эти минуты он почти ненавидел Олима. - Отец... он не мог! Это неправда. Его самого обманули. Это неправда!

- К сожалению, это правда, и поэтому я пришел, чтобы поговорить с тобой начистоту. - Олим отщипнул от куста твердый зеленый листок, принялся со скрипом растирать его жесткими пальцами.

- Я сегодня же уеду домой. Пусть все узнают, что мой отец не виноват.

Олим придержал мальчика за руку.

- Тебе не следует, Хаятолла, возвращаться домой. Люди покинули кишлак, потому что он стал приносить им несчастья. Люди ушли в другое место. Ты почти взрослый человек, Хаятолла, и поэтому выслушай меня внимательно. Мина, которую у тебя украл Мухаммед, взорвалась ровно в полдень. Твой дружок решил спрятать у себя в доме красивую коробку, а когда вечером вернулся с отарой, на месте дома была одна яма.

Олим отбросил скрученный листок.

- Судя по твоему описанию, точно такую же коробку нашли и в ковре твоего отца. Он как будто бы собирался на базар в Акчу, но потом передумал и приехал на площадь, когда там собрали джиргу. Только чудом удалось предотвратить взрыв, иначе бы погибло много невинного народу... - Олим ненадолго умолк. - Одного не пойму: зачем он, батрак, дехканин, пошел к врагам? Посулили богатства? Но хан свои сокровища никому не отдаст. За них одураченные ханом люди расплачиваются собственной головой, - неужели это не ясно? Революция - для таких, как ты, как твой обманутый отец...

- Где он? - сурово спросил Хаятолла.

- Тогда, на площади, твоему отцу удалось бежать. Говорят, будто бы он хотел отомстить за брата, который был бандитом.

Хаятолла снова рванулся, но Олим держал его за руку крепко, и твердые шишечки мозолей больно впивались мальчику в ладонь.

- Подожди, не рвись, я еще не все сказал. Да, тебе не следует возвращаться домой, потому что дома у тебя больше нет. Он сгорел. Никто не знает, отчего это произошло...

Жар бил Хаятолле в лицо. Горел дом, трещали, рассыпаясь, сухие доски, валились ворота, пылали одежда и утварь, которые почему-то спешно выбрасывал из готового вот-вот рухнуть дома неутомимый Олим с матово поблескивающим пистолетом, наполовину торчащим из кобуры.

Хаятолла пытался увернуться от сыплющихся на лицо искр, дотронулся ладонью до глаз и только тут пришел в себя, понял, что нигде ничего не горит, что это дотлевает дневной жар пустыни, а сам он по-прежнему лежит на песке и ждет, когда стемнеет, чтобы можно было безбоязненно войти в свой кишлак и попытаться отыскать в нем воду и хоть какую-нибудь еду.

Медленно-медленно исчезали перед глазами мальчика недавние отчетливые видения - жизнь в пионерском лагере, зеленые деревья губернаторского сада в Шибиргане, автобусная тряска, голубой вентилятор, озабоченное лицо Олима...

Хаятолла встал сначала на четвереньки. Совсем близко, в каких-нибудь ста шагах, виднелись неровные зубцы дувала. Хаятолла поднялся во весь рост и двинулся к покинутому людьми кишлаку, чтобы взглянуть и больше уже не возвращаться сюда никогда.

Сумерки уже совсем поглотили пространство, оставив из множества видимых днем цветов один - непроницаемый, черный...

В доме тоже было пусто, пахло выветрившейся гарью давнего пожарища, и только песок, осыпаясь со старых стен, шуршал в тишине уныло и обреченно...

А ночью в кишлак вошли чужие.

Острым детским слухом Хаятолла различил их вкрадчивые, очень настороженные шаги.

Чуя опасность, мальчик забился под вонючий, в дырьях прогаров помост террасы, укрылся полой халата.

- Бача! - позвали со двора. - Бача, ты здесь? Эй, отзовись.

Голос позвавшего был сухим и шуршащим, будто песок; старым был голос, незнакомым, не сулящим ничего хорошего. Хаятолла теснее вжался в землю, задержал дыхание.

Какое-то насекомое торопливо пробежало по его лицу. Хаятолла брезгливо смахнул мохнатую тварь, не переставая зорко глядеть из-под досок в темноту.

Шаги во дворе приблизились к дверному проему, замерли.

- А вдруг его здесь нет? - послышался другой голос, молодой и более решительный. - Может, он нас надул и теперь преспокойно дрыхнет себе где-нибудь в парке, а мы тут зря шарим? Дождемся, что схватят самих. Говорил же Нодиру: напрасно он это дело затеял. Так нет, уперся - приведи мне сына, достань хоть из-под земли! Теперь ищи этого паршивца...

"Это люди отца!" - дрогнуло сердце Хаятоллы.

С улицы тем временем нащупывали дверное кольцо; звякнул металл в заржавелом пазу. Противно скрипнула под чужим рукавом чудом уцелевшая половина двери из ошкуренных, некогда белых акациевых стволов, от пожара обуглившихся и вываливающихся из рамы даже при небольшом усилии.