Иван Жидков - Однажды в России, или Z cesku – z laskou

Изначально я должен был находиться на «боевом посту» рядом с Властимилом во время всех его переговоров с бывшим тренерским штабом. Беседа с Рапопортом протекала в моем присутствии. Петржела почти все понимал, но периодически спрашивал, что означают те или иные слова.

Примерно так же началась и беседа с Юрием Морозовым, но примерно на пятой минуте общения в кабинете как будто бы случайно появился Александр Поваренкин, правая рука Мутко, да и, по удивительному стечению обстоятельств, всех последующих руководителей клуба с различными поправками. Плавно вписавшись в разговор он, спустя минуту, с доброй улыбкой попросил меня выйти. К тому моменту, впрочем, Морозов успел в моем присутствии пройтись по трем игрокам, которые числились в «старой гвардии» Виталия Леонтьевича. И пройтись, надо сказать, весьма нелестным образом. Надо сказать, что с профессиональной точки зрения я был весьма разозлен-если я переводчик, то почему, собственно, меня просят выйти при исполнении прямых обязанностей. Вспылив, я тогда не нашел ничего лучшего, как… высказать претензии к Поваренкину самому Мутко. Тот неодобрительно покачал головой и пожурил подчиненного в пространство. Вроде, «ай-ай, как же это он так!». Тогда я еще не понимал до конца, лишь догадывался, что президент «Зенита» таким образом вел свою игру. И Поваренкин не просто так вошел в кабинет, когда там появился Морозов…

В тот день со мной разговаривали и другие люди. Кажется, был еще один тренер сезона-2002 – Бирюков. Но по-настоящему крепко в голове засело лишь то, что сказал Морозов. Когда информационный водопад иссяк, я, как это было заведено, отправился в кабинет Мутко на заключительную беседу. Тот поинтересовался, что я почерпнул из разговора с тренерами. И мне пришлось сразу вывалить ему все сомнения по некоторым игрокам, о которых говорил Морозов. Сказать, что Мутко разозлился, значит не сказать ничего. «Зачем ты слушаешь этих неудачников, да этого деда?! Ему уже черт знает сколько лет, с головой не в порядке! Да ты понимаешь, что как только у тебя поправится Игонин, проблем в центре поля не будет никогда! Это же наш парень, питерский, мы его растили и пестовали, болельщики его обожают. А Лепехин чем ему не нравится? Этот же вцепится зубами в соперника, и не отпустит. Ну надо же, зачем ты их всех слушал?!».

Погруженный в собственные мысли и эмоциональную речь президента, я даже не сразу уловил явное противоречие в словах Мутко. То есть, что значит – зачем я их слушал? – ты же сам мне сказал, что это необходимо, что нужно узнать мнение всех, кто работал с командой, кто знает ее изнутри!

Или эти люди должны были сообщить мне то, что хотел слышать МУТКО, а Морозова в этом плане невозможно было контролировать? Что мне оставалось делать в той ситуации? Разве что снова покивать головой, и… моментально принять решение. Тренер, который перед тем, как предпринять какой-то шаг лишь на чье-то мнение, пусть даже это – президент клуба, считайте перешел в любители. Все необходимо пропускать через себя, через свой опыт. А у нас впереди было несколько месяцев сборов, и за это время можно было не только детально ознакомиться с положением дел в команде, но и что-то предпринять. В результате, когда Мутко произнес лишь половину своей очередной пламенной речи, я уже сгреб мысли в кучку – буду ждать очной встречи с командой и первых недель работы с ней.

В гостиницу на набережной я вернулся почти полностью в бессознательном состоянии. По дороге Юра и Иван еще завезли меня в большой магазин в центре города, который назывался Гостиный двор, где я себе купил большую сумку для бумаг. Помню, что на улице уже было темно, стоял мороз, но в двери магазина я еле протиснулся – столько было людей. Да уж, это не мой маленький уютный Либерец, который за15минутможнопересечь на машине. Счастье еще, что пожалуй, это был первый и последний раз, когда во время покупок меня никто не узнал и никто не подошел за автографом.

Дома я сразу же свалился и уснул. Во сне, почему-то, видел себя со стороны, играющего в футбол…

На следующий день знакомство с клубной структурой должно было продолжиться. На счастье, не с раннего утра. Иван должен был приехать ко мне в отель в районе 12 часов, и, по рекомендации Гусакова, нам предстояло совершить прогулку до какой-то старой и очень красивой церкви. Воздухом подышать, город посмотреть. Почему бы и нет – на улице вовсю светило солнце, настроение было приподнятым и мы, не долго думая, вместе с Боровичкой вышли из гостиницы.

Однако уже спустя пару минут мы сильно пожалели, что предприняли свою вылазку. Понятно, что у жителей Петербурга представление о расстояниях несколько иные, нежели у нас, чехов. На вопрос, как далеко придется идти, Иван беззаботно махнул рукой: «Да это рядом!». Для меня «рядом» – это две минуты. Но спустя эти две минуты, что мы топали по 10-градусному морозу в довольно легкой одежде, наш юный друг как ни в чем ни бывало оптимистично добавил, что шагать осталось «всего» минут 10. Возразить я уже не мог – от дикого холода онемели губы. Видя, что мы с Борой уже вряд ли готовы продолжить знакомство с памятниками архитектуры, Иван предусмотрительно предложил повернуть обратно. Надо ли говорить, что спорить мы не стали?

Очередной рабочий день, который начался столь экстремальным образом, снова прошел в бесконечных разговорах. Уже смутно помню, сколько именно в тот день состоялось бесед. Одно запало в память хорошо – именно тогда я окончательно осознал, что более интересного с точки зрения профессионала клуба чем «Зенит» в моей карьере, пожалуй, еще не было.

Огромная армия болельщиков, целый город, который думает о футболе круглый год.10 тысяч на трибунах при самой ужасной игре, которую показывал «Зенит» на протяжении второй половины 2002-го года. Прекрасная база с тренировочными полями и несколько футбольных школ, которые, по идее, должны беспрерывно подпитывать основной состав игроками. Тогда я еще не догадывался обо всех хитросплетениях и специфике футбола в Петербурге, чувствовал, что в руки мне достался серьезный механизм, управлять которым почетно и интересно. Кроме того, страшно хотелось доказать коллегам в Чехии, что Россия – вовсе не жуткая страна, населенная лишь красноармейцами и алкоголиками. Что условия для жизни и работы здесь не хуже, если не лучше, чем в Чехии, где футбол погряз в стяжательствах, коррупции, черной зависти и прочей грязи. Тогда все предостережения относительно того, что меня ждет не менее трудный путь в России, казались мне второстепенными. Все-таки великая вещь – энтузиазм!

Поначалу, впрочем, получалось так, что опровергать чешских скептиков мне было не чем. Дело в том, что я хотел как можно скорее переехать в собственный дом, который мне был обещан. Признаю, что мы, чехи, люди весьма оседлые, очень привязаны к своему дому и каждый раз, когда его покидаем испытываем серьезное чувство дискомфорта. Поэтому я хотел именно отдельный дом, как здесь, в России говорится, «коттедж»,а не квартиру, пусть даже и самую большую и комфортную. Так что еще пришлось тратить немало времени на разъезды по всему городу и просмотр квартир и домов. А это дополнительные часы в пробках, что даже в уютном володином микроавтобусе порядком выматывало. Развлекали разве что разговоры с Иваном, чей поначалу смешной чешский язык немало меня забавлял. Можно сказать, пока я учил русский, он совершенствовал свой чешский, который для человека, никогда серьезно не учившего язык, знал весьма прилично. И все равно некоторые его перлы заставляли меня подчас валяться от смеха. Особенно, когда он начинал схватывать на лету незнакомые ему чешские ругательства и пытаться их применять в разговоре.