Анна Федорец - «Я надеюсь на милость бога...» А.А. Карзинкин как образец русского православного мецената

Старостой храма Андрей Александрович был начиная с 1880-х годов.

В течение долгих десятилетий один император сменял на троне другого, отношения между властью и Церковью то улучшались, то ухудшались, трансформировалась система купеческого образования и самые взгляды купцов на общество — а Карзинкины по-прежнему оставались ктиторами церкви Трех Святителей на Кулишках. Возможно, не случись революции, семейная традиция не пресекалась бы до нашего времени. И это многое говорит о семействе Карзинкиных. Они были теми глубинными людьми, людьми народной толщи, которыми земля Русская держится, которые составляли хребет империи и плодоносную почву нации. Что бы ни происходило, такие люди крепко стоят на ногах. Они сильны верой в Церковь, в отечество, в необходимость каждого человека жить собственным трудом — теми убеждениями, которыми руководствовались еще их отцы и деды. На солидных, добропорядочных и работящих Карзинкиных другие прихожане смотрели с уважением. Семья эта отличалась высокой степенью христианского благочестия, которую не могли поколебать новые общественные веяния и причуды западного «секулярного мышления»… Храм же Трех Святителей, расположенный среди китайгородских переулков, и по сю пору является одним из драгоценных камней в церковном венце Москвы.

Карзинкин-младший следовал но стопам отца, приняв от него бремя тяжкое, но доброе. После смерти Андрея Александровича его наследник избирается старостой той же церкви Трех Святителей на Кулишках — и исправно исполняет свои обязанности вплоть до закрытия храма представителями советской власти (конец 1920-х годов). Так, известно, что в 1927 году, когда администрация Мясницкой тюрьмы, расположенной в стенах близлежащего Ивановского монастыря, стала требовать закрытия храма, его священник, отец Василий (Пятикрестовский) и староста А.А. Карзинкин собрали несколько сот подписей в защиту церкви. Жаль только, что это не помогло. Храм закрыли, из него вывезли утварь и иконы, разобрали иконостасы. Приспособленный под тюремные нужды храм оказался обезглавлен, снесли также и шатер колокольни. Но нельзя забывать о том, насколько мужество, проявленное перед лицом неумолимо жестокого врага, духовно возвысило тех, кто пытался отстоять храм. В жизни дореволюционной Александр Андреевич был защищен от многих неприятностей своим богатством. Однако исчезновение этой защиты не сделало его ни малодушным человеком, ни маловерующим.

Помимо исполнения ктиторских обязанностей, Александр Андреевич постоянно занимался социальной благотворительностью. В 1889 году 26-летний Карзинкин отдал тысячу рублей на призрение душевнобольных (сбор денег производился по почину городского головы Н.А. Алексеева). Следующие известные его даяния приходятся на период после 1906 года, когда скончался его отец. Так, в 1908 году Александр Андреевич пожертвовал 25 тысяч рублей Московскому купеческому обществу на пособия бедным и столько же — Московской управе на образование фонда, с тем чтобы «проценты с этой суммы ежегодно выдавались бедным купеческого сословия к праздникам Св[ятой] Пасхи и Рождества Христова». Оба пожертвования носили имя отца, Андрея Александровича Карзинкина. 1908 год, кроме всего прочего, стал важной вехой в семейном бизнесе: в этом году Карзинкины отпраздновали 50-летие начала работы фабрики Товарищества Большой Ярославской мануфактуры. К дате «1908» было приурочено строительство в Ярославле новой церкви по проекту архитектора А.В. Иванова на деньги товарищества. Освятили храм во имя Андрея Критского — и здесь вновь можно усмотреть акт доброй памяти сына по отношению к любимому отцу… да и видное место Александра Андреевича в директорате товарищества.

Столь крупное предприятие, как Товарищество Ярославской мануфактуры, вообще не могло не играть видной роли в жизни Ярославля. Например, ему принадлежала лучшая в городе пожарная машина, на которой добровольцы фабрики прибывали на тушение сильных пожаров. Когда же в 1900 году в Ярославле пустили первый трамвай, одна из трех его веток связала центр города именно с мануфактурой.

1908-й при всей его важности не стал еще венцом благотворительной деятельности Александра Андреевича. Всего через три года, в 1911-м, Карзинкин пожелал возвести и оборудовать за свой счет лечебницу на 15 грудных детей с амбулаторией. Это пожертвование было посвящено памяти его покойной сестры, Софьи Андреевны. Корпус с амбулаторией строился при активном участии самого Карзинкина, лично наблюдавшего за качеством и скоростью работ. Новое медицинское заведение открылось в Морозовской больнице (1914). Вообще, именные пожертвования являлись заметной частью предпринимательской благотворительности. В Российской империи бытовала традиция раздачи денег неимущим после смерти, «на помин души». Еще ранее на Руси утвердился обычай наделять нищих на церковной паперти после панихиды «поминальной» милостыней; в семействе умершего устраивались особые поминки для всех тех нищих и бедняков, кто зайдет во двор дома умершего. В этом обычае заложен сакральный смысл: православный христианин верил, что после смерти бедняки «отмолят» душу благотворителя, очистят ее от грехов своим обращением к Богу.

В 1917 году Александру Андреевичу исполнилось 54 года. Кто знает, сколько еще благих дел мог он совершить! Ведь Высший судия отвел ему еще немало лет. Но… грянула революция.

После прихода к власти большевистского правительства многие представители образованного класса вынужденно или добровольно покинули страну, превратившуюся из матери в мачеху. По свидетельству П.П.Муратова, который сам эмигрировал за рубеж, Александр Андреевич легко мог выехать из России в 1918 году: итальянская военная миссия жила в доме Карзинкиных перед отъездом из России. Невзирая на советы друзей, Карзинкин не пожелал эмигрировать. В том же, 1918 году он устроился работать в Государственный российский исторический музей (так именовали тогда ГИМ) на должность научного сотрудника. Работать там ему довелось больше десятка лет: с 1918 по 1930 год, с вынужденными перерывами, проведенными им за решеткой Бутырской тюрьмы.

Знал ли Карзинкин, что его могут арестовать? Если и не знал наверняка, то догадываться уж точно мог — как догадывались об этом многие его знакомые. Когда ему советовали уехать из России, «он волновался: „Как же я могу бросить фабрику. Ведь они там все разорятся“. „Но вас арестуют“. Карзинкин улыбался немного таинственно. „Наши рабочие не дадут“, — говорил он не без гордости. Его действительно некоторое время не трогали. Он был избран в фабричный комитет и усердно работал там, пользуясь уважением даже рабочих-большевиков. Все это было возможно, разумеется, до поры до времени. Нашелся комиссар, который „убрал“ его и поселил в Бутырскую тюрьму почти на целый год».