Неизвестен Автор - Со святой верой в Победу (сборник)

Слова песни из кинофильма "Семнадцать мгновений весны" о мгновениях, которые летят "как пули у виска" и приносят "кому позор, кому бесславье, а кому бессмертие", почти осязаемо встают перед глазами в фактах войны. Накануне боев за Борисов наша группа ходила в разведку. Обследовав берег Березины, за которую ушел немец, и возвращаясь, мы попали под обстрел. Зная, что на опушке леса противник оставил окопы, бросились туда, а в них оказались местные жители. Опасаясь предстоящего боя, они покинули свои дома. Это были в основном женщины и дети. Что здесь творилось - невозможно передать словами. Дети от испуга истошно кричали, матери - и того громче, опасаясь за судьбу своих малышей. Тут можно было поседеть за мгновения. Помочь этим людям мы ничем не могли, но и находиться в этих окопах сил не было. Выскочив, мы укрылись в воронке.

Самое страшное - когда под молот войны попадают дети. Беззащитные, растерянные, они, как былинки в бурю, могут мгновенно исчезнуть. Сегодня, когда по телевизору показывают военные события, неважно в какой стране, я не могу смотреть, если на экране - дети.

На войне я пережил мгновение, когда испугался так, как потом не пугался за всю оставшуюся жизнь. Это было под Великими Луками. Там наши войска вклинились глубоко в оборону немцев возле города Невеля, а горловина "мешка" легко простреливалась немцами. Я шел с пакетом в штаб полка по шоссе, вдоль разрушенной деревни. Чтобы обезопасить себя, избрал путь по огородам, поскольку шоссе методически обстреливалось. Услышав свист снаряда, упал, но рука куда-то провалилась, автомат соскользнул с плеча, и я его прихватил рукой за ремень. Когда просвистели осколки, стал обследовать препятствие. Это оказался глубокий колодец, сруб которого был заподлицо с землей. Вот тут я испугался так, что волосы подняли пилотку. Ведь еще один шаг, и я - без вести пропавший. Вылезти из колодца по скользкому срубу практически невозможно, и неизвестно, сколько там воды. Я вышел на шоссе и потопал прямиком, рассчитывая, что здесь, убитым или раненым, все равно найдут.

То, что мгновения и минуты могут исчерпать физические силы человека, проверено на личном примере. На окраине города Вилкавишискис, что на самой границе с Восточной Пруссией, мы возвращались с задания. Нужно было пересечь шоссе. Первые три человека перебежали, побежал и я. Только появился на дороге - свистнула пуля, я упал; едва пошевелюсь - пуля вновь впивается в асфальт. Ясно было, что охотится снайпер. Поджимая под себя ноги, я, как лягушка, делаю прыжок, и снова от пули даже осколки асфальта секут лицо. Этот поединок длился минут пятнадцать. Когда же я свалился в канаву и ребята дали мне закурить, оказалось, что у меня нет сил держать папиросу. Мы потом проанализировали, почему меня не снял снайпер. Этот участок дороги представлял собой начало уклона, а были последние лучи солнца, асфальт в этом месте "бликовал", и, естественно, мой силуэт растворялся в этом блике.

Самое тягостное на фронте - монотонность событий, ожидание. Это ощущение больше всего испытываешь в обороне, находясь в окопах. Но мозг работает и здесь, невольно ему находится дело: перед своим окопом знаешь наперечет все кустики и былинки, все бугорки, ловишь на слух, чей стреляет пулемет - наши ли "максим" или Дегтярева, или скорострельный немцев. По вспышкам огня ночью определяешь батарею противника, которая бьет по тебе или по соседу. Вырабатывалась удивительная реакция на события. Во время боев на Орловско - Курской дуге авиация работала весь световой день, начиная еще до восхода солнца. Смотришь: из-за горизонта выползает громада немецких самолетов, и солдаты переднего края в предельном напряжении смотрят, где оторвутся бомбы,- до переднего края или над тобой. Если раньше, значит наши, если над тобой, то закуривай, бомбы полетели на соседа. Дело в том, что в момент отделения бомбы от самолета ее видно на какое-то мгновение, вот его как раз солдат всегда улавливал. У меня сохранилось в памяти ощущение, когда бомба рвется где-то рядом, а стенки окопа вибрируют и двигаются так, как будто сделаны из какого-то рыхлого материала, типа творога. Я невольно вскакивал, опасаясь, что они сейчас обрушатся и завалят нас.

Совсем другое дело, когда начинается работа: отбивается ли атака, сам ли идешь в атаку,- тогда все ресурсы организма включаются в действие. Я хорошо помню один поход за "языком". Это было в Литве. В течение трех суток наша группа вела наблюдение за избранным участком. Перед началом операции нас выстроил начальник разведки дивизии майор Т. В. Бутц. Объяснив, что армия не имеет свежих сведений о противнике, поставил задачу - взять "языка" во что бы то ни стало. За невыполнение задачи последуют соответствующие наказания. Затем начальник объявил, что идет с нами. Думаю, что любой солдат испытал определенное состояние, когда в ответственный момент командир оказывался рядом, появлялась дополнительная уверенность. Мы потом между собой обсуждали поступок командира, сделав свои выводы. Ведь перед ним так же жестко была поставлена данная задача.

Нейтральная полоса, где действовала группа, была большой; ближе к немецкой обороне находился литовский хутор с добротными домом и надворными постройками из кирпича. Около хутора протекал ручей и была небольшая запруда, к ней немцы протоптали тропинку - все это мы предварительно проверили и обследовали ночью. До хутора мы прошли в полный рост, а потом поползли цепочкой, так как слева и справа были зрелые хлеба, не позволяющие ползти бесшумно. Я, старший правой прикрывающей группы, согласно разработанному плану полз впереди, начальник разведки - следом за мной. Сосредоточенность была предельной, состояние - близкое к охотничьему азарту. Вся группа действовала как единый слаженный организм. Мы подползли к боевому охранению немцев. Один из них лежал на тропинке и спал, двое находились в окопе с пулеметом. Двоих уничтожили, а третьего скрутили.

На такие задания ходили, как правило, во второй половине ночи, ибо учитывался физиологический фактор: к утру одолевает дрема, притупляется бдительность. Взятого немца мы не успели даже рассмотреть в лицо, его в ту же ночь увезли в штаб армии. За это задание нас троих наградили орденами Славы и отпуском домой на десять суток, остальных - медалями. По сложившимся обстоятельствам я не смог съездить в отпуск. Когда через сорок лет списался со своим начальником разведки, то узнал кое-какие подробности: нас наградили орденами, а он получил выговор, ибо не имел права ходить за "языком". Ведь если случилось бы все наоборот, и не мы пленили немцев, а они нас, то лучшего "языка", чем начальник разведки, не надо было.

В разведке был закон: живого или мертвого товарища ты обязан был вынести, это придавало уверенность и очень сплачивало коллектив. Вновь приходящих проверяли всесторонне, одним из методов была обкатка на местности. Один из опытных разведчиков ночью брал группу новичков и выползал с ними на нейтральную полосу. Немцы любили ошеломлять - выбрасывали несколько ракет и длинными очередями из скорострельных пулеметов открывали бешеный огонь. Создавалось впечатление, что они обнаружили противника. Такого испытания некоторые не выдерживали, иные вскакивали и бежали при свете ракет. Таких в разведку не брали.