Юрий Малов - Мои московские улицы

Поселили нас в комнате на первом этаже двухэтажного деревянного дома. В этом доме в каждой комнате по семье разместили эвакуированных из Москвы служащих Государственного комитета стандартов, где работала мать.

Из Барнаульских воспоминаний лучше всего сохранились те, что были связаны с дядей Никифором и его лошадьми. Служебный «гараж» Комитета стандартов в эвакуации в Барнауле состоял из двух лошадей, которых конюх, дядя Никифор, летом запрягал в колесную телегу, а зимой в сани-розвальни. Мать иногда оставляла меня в конюшни с дядей Никифором, который давал мне вместо игрушек деревянные чурбачки, из которых я пытался строить различные сооружения. Однажды зимой он взял меня с собой в поездку. Стоял морозный солнечный день. Мы ехали на санях по узкой санной колее через белоснежную, широченную Обь, скованную льдом. Поскрипывал снег, лошадка, покрытая инеем, резво бежала по проторенной дорожке. Дядя Никифор сидел в тулупе, держа в руке кнут. Он, кстати, подарил мне маленький кнут, который я привез с собой в Москву, и он до сих пор валяется где-то на даче.

В Барнауле наша семья, я имею в виду маму и бабушку, жила, как все эвакуированные, в постоянных заботах по поводу наиболее эффективного решения «продовольственной проблемы». Нам полагалось две продовольственные карточки – одна материнская для «служащих», другая «иждивенческая» для бабушки. Эти продовольственные карточки бабушка, как тогда говорили, регулярно отоваривала – брала то, что в магазине на них выдавали. «Рабочих карточек», на которые выдавали продуктов немного больше и лучшего качества, у нас не было. То, что мы получали в магазине по карточкам, на пропитание не хватало. Выручала бабушкина смекалка и житейский опыт. Она недаром тащила тяжеленную швейную машинку марки «Зингер» через всю Россию. В Барнауле Анна Васильевна стала местным модельером. Из маминых фильдеперсовых и крепдешиновых платьев она создавала «модели», которые пользовались большим спросом на местной барахолке. Оплата за «модельную» одежду производилась натурой. Поэтому у нас почти всегда была картошка, а капусту мы сами солили на зиму в большой деревянной кадке, которую где-то достала бабушка.

Хотя в Барнауле мне исполнилось 7 лет, мать меня в школу отдавать не стала в ожидании возвращения в Москву, что вскоре и произошло. Летом 1943 года мы вернулись в Москву – домой на Пушкинскую улицу, где в сентябре меня определили в 1 класс «А» 170 школы Свердловского района г. Москвы, находившейся в 10 минутах ходьбы от нашего дома.

Москва тогда еще полностью не сняла защитную окраску прифронтового города. Стекла в окнах многих зданий еще были заклеены крест-накрест бумажными лентами, что по идее должно было как-то сохранять их от разрушительного воздействия воздушных волн при бомбежках. Вдоль Садового кольца, на Советской площади и в Охотном ряду и некоторых переулках еще попадались «припаркованные» аэростаты, которые поднимали в воздух во время налетов немецкой авиации на Москву. В Парке культуры имени Горького были выставлены напоказ образцы военной немецкой техники, захваченной наступающей Красной армией. Этим же летом – 5 августа 1943 года – в Москве прогремел первый салют по случаю взятия советскими войсками городов Орла и Белгорода. Подобного салюта больше уже никогда не было. Залпы производились трассирующими очередями из боевого оружия. У мальчишек нашего двора в то время появилось новое развлечение – собирать на крышах наших домов осколки немецких зажигалок, гильз от патронов и прочие «железяки», накопившиеся на крышах и чердаках за два последних года.

Осталось от тех лет и воспоминания несколько другого характера. Пока жив, буду помнить, как с бабушкой и мамой ходили к дяде Ване, когда только что вернулись в Москву из эвакуации. После тяжелого ранения на фронте И. А. Парусова привезли в госпиталь, который размещался в здание средней школы в районе площади Маяковского. Немецкая разрывная пуля угодила ему в пятку правой ступни и вышла наружу чуть выше пальцев этой стопы. Естественно, все кости внутри были раздроблены. Как мы узнали, Ивану Александровичу лишь по счастливой случайности не ампутировали ногу. Спас от намеченной операции его друг В. Яковлев, который был в то время секретарем городского комитета партии Сталинского района Москвы. В этом районе в те годы на выборах в Верховный Совет СССР всегда голосовал сам И. В. Сталин. Авторитет Яковлева, в этой связи, сыграл свою роль. Он уговорил врачей не спешить с ампутацией. Дополнительным аргументом стал ящик с электрическими лампочками, который Яковлев тогда подарил госпиталю. Ногу Ивану Александровичу удалось сохранить, хотя она у него постоянно до конца жизни болела.

До сих пор помню специфический запах палат военного госпиталя тех лет. В общей палате, где находился Парусов, было еще десяток тяжелораненых. Иван Александрович лежал, ходить он не мог – нога у него была в гипсе до паха. При встрече он притворялся веселым, шутил, расспрашивал меня о школе, пытался рассказать что-то смешное и всегда просил меня карандашом почесать ногу под гипсом. После этого ранения его демобилизовали.

Хотя я тогда этого не понимал, но посещение госпиталя открыло мне другую сторону войны, о которой в то время было не принято говорить ни дома, ни в школе. Такое соприкосновение с реальной действительностью невольно разрушало наивное, детское представление о войне, как о своеобразной игре взрослых, в которой всегда без потерь и поражений побеждают наши. Громкие объявления по радио о наших победах и поражениях немцев, оказалось, имеют и другую, не очень приглядную сторону, о чем наглядно свидетельствовали многочисленные дяди Вани, лежащие в госпитале. За победы, оказывается, приходится платить человеческими страданиями, а то и жизнью.

Наша коммуналка на Пушкинской

Представительный доходный дом по Большой Дмитровке/Пушкинской 22 был построен в 1904 году по проекту известного архитектора А. В. Иванова, а принадлежал он Московскому товариществу для ссуд под заклад имущества. Приблизительно в те же годы по проекту А. В. Иванова было построено здание гостиницы «Националь» на углу Манежной площади и Тверской. Эта гостиница продолжает функционировать до сих пор. Дом же Московского товарищества для ссуд плотно заполнили коммунальные квартиры советских граждан, не считаясь с первоначальной планировкой жилого здания.

Этот капитальный 7-и этажный дом по своей строительной конфигурации напоминал букву «П», выходя фасадом на Б. Дмитровку прямо против здания Генеральной прокуратуры СССР, стоящего на другой стороне улицы. Боковые крылья дома формировали большой внутренний двор общей площадью метров 60 на 30. Этот двор использовался для хозяйственных нужд дома. В летнее время в одном из его углов сваливали горы угля, необходимого для зимнего отопления дома, а зимой сюда свозили снег, убираемый с проезжей части улицы. Этот двор, конечно, был и основной площадкой для наших игр.