Г. Слиозберг - Джон Говард. Его жизнь и общественно-филантропическая деятельность

Если бы Говарда предназначали к богословской карьере – он, наверное, внес бы в эту деятельность много души и был бы на своем месте в роли пастора, но к этой деятельности он не был подготовлен. Естественно, филантропическая деятельность оказывалась для него наиболее подходящей: это было поприще, где Говард мог оказаться на высоте. Но так называемая частная благотворительность, помощь нуждающимся – случайная и незначительная – едва ли могла его удовлетворить. Филантропическое поприще как область общественной деятельности, служение не людям, а человечеству, – вот что нужно было Говарду. Неудивительно, что прежде чем мягкий, ищущий, где бы можно сделать больше добра, взор филантропа остановился на мрачных обиталищах отчаяния и порока – тюрьмах, – Говард бездействовал, не находя применения для своих сил.

Необходимо уяснить себе, что “доброта” Говарда не была добротою нервно размягченных субъектов, творящих добро для облегчения страдания, которое они не могут равнодушно переносить. В такой доброте, в большинстве случаев бессистемной и случайной, есть нечто слабое, нечто эгоистичное, хотя и не в дурном смысле этого слова. Такая доброта не ищет себе применения – она действует там, где ей приходится встречать нужду и страдание. Доброта Говарда была иного свойства. Она вполне уживалась с удивительною твердостью характера, со строгостью, с педантической точностью и последовательностью; эта доброта, превращенная в догмат, ищущая применения и стремящаяся создать нечто прочное, представляла собою запас душевной силы, не способной тратиться на мелочи...

Дома у себя Говард долго не находил поприща, где бы он мог применить свои силы, потому что филантропическая деятельность к тому времени сделалась уже в Англии государственным достоянием и представляла собою одну из задач местного самоуправления. Со времени Елизаветы, с 1604 года, помощь бедным была хорошо организована: налог для бедных давал более или менее достаточные средства, – тут Говард не мог внести ничего своего, здесь нечего было созидать. Нельзя не принять во внимание и того, что Говард был строгим сектантом и принадлежал к преследуемой если не секте, то религиозной партии – диссидентов, и благотворительная деятельность его в качестве члена местного самоуправления встречала бы не только препятствия, но даже непреодолимые затруднения.

Вот почему Говард искал, так сказать, подходящего случая; такой случай наконец и представился ему в Португалии. Толпы обездоленных и лишенных крова ждали помощи – и вот Говард, вероятно, не уяснив себе, в чем именно будет заключаться его деятельность среди португальцев, поспешил откликнуться на зов страждущих.

Пакетбот “Ганновер”, на котором отправился Говард, не дошел до места назначения – Лиссабона. Семилетняя война была тогда в разгаре, и Франция не пропускала английских судов. Недалеко от Бреста “Ганновер” был захвачен в плен французским капером и приведен в Брест. Там Говард вместе с прочими пассажирами в качестве военнопленного был заключен в тюрьму. В темной, грязной, лишенной воздуха комнате, без пищи и без сна Говард провел шесть дней. Из Бреста его перевели в Морле, затем в Карпэ и наконец дали ему относительную свободу, выпустив из заключения под честное слово. Говард внушал столько доверия даже враждебным французам, что после двухмесячного пребывания в Карпэ его отпустили под честное слово в Брест, а затем и в Англию, причем он обязался вернуться назад, если английское правительство откажется взамен его отпустить на свободу одного из пленных французских офицеров. Дома он не считал себя свободным до тех пор, пока ему не удалось исходатайствовать освобождения одного французского офицера и выполнить таким образом данное слово.

Сам Говард в своей книге, изданной почти двадцать лет спустя и посвященной состоянию тюрем, рассказывает о том, что приходилось терпеть военнопленным.

“Как обходятся французы с английскими военнопленными, – говорит он, – мне пришлось испытать лично на себе в 1756 году, когда корабль, на котором я был пассажиром, по дороге в Португалию был захвачен французским капером. Прежде чем нас привезли в Брест, я страдал от жажды и голода: в течение сорока часов мы не получили ни капли воды, ни кусочка пищи. В брестской крепости пришлось шесть ночей пролежать на соломе. Так обращались со всеми моими соотечественниками – в Морле и Карпэ, где я в течение двух месяцев оставался под честное слово. Во все это время я переписывался с другими пленниками, заключенными в Бресте, Морле и Динане (где содержался мой слуга). Я имел достаточно доказательств жестокого обращения с ними французов: несколько сот военнопленных погибло, в один день в общей могиле в Динане похоронено было тридцать шесть человек. Вернувшись – всё под честное слово – в Англию, я сообщил обществу попечения о больных и раненых моряках все подробности и нашел в нем сочувствие к участи заключенных: при содействии общества пленные матросы были освобождены и доставлены в Англию... Быть может, – прибавляет Говард, – испытанные мною при этом невзгоды возбудили во мне сочувствие к тем несчастным, которым посвящена эта книга”.

Так окончилась попытка Говарда прийти на помощь страждущему человечеству. Сочувствие к заключенным, вынесенное им из своего путешествия, было только зерном, постепенно пускавшим корни в душе филантропа, и лишь впоследствии оно принесло плоды в столь замечательной и обильной деятельности, обессмертившей его имя. Но пока мы видим Говарда частным человеком, устраивающим свои личные дела и ограничивающимся возможностью творить добро окружающим. Будущий филантроп как бы собирается с силами. Здоровье его несколько окрепло; он уже теперь не прежний болезненный эксцентричный юноша, не знающий, куда затратить свои душевные силы, и расходующий их на выполнение такого долга, как благодарность за уход, заплаченная женитьбой на пятидесятидвухлетней больной женщине. Это зрелый двадцатишестилетний молодой человек, спокойно занимающийся своими делами и ожидающий случая быть полезным.

Глава III

Говард в Кардингтоне. – Его религия. – Интерес к метеорологии. – Избрание в члены Королевского общества. – Второй брак. – Условие, заключенное с невестой в день свадьбы. – Жизнь в Уэткомбе. – Деятельность Говарда в Кардингтоне, устройство школы. – Смерть жены. – Говард как отец. – Его взгляд на воспитание детей

Говард поселился в своем небольшом наследственном имении Кардингтоне, близ Бедфорда. Здесь провел он большую часть своего детства, здесь же ему суждено было прожить лучшие годы семейного счастья, подаренного вторым браком. Ему пришлось прежде всего привести в должный порядок это запущенное владение, приспособить дом для жилья и заняться устройством дел со своими арендаторами. Говард не заводил знакомств, жил уединенно, посвящая свой досуг самообразованию. Все биографы отмечают его особенную любовь к религиозному чтению; Библия и Евангелие были книгами, откуда Говард черпал правила жизни. В своих религиозных убеждениях он являлся истинным пуританином. Религия его не носила на себе светлого и жизнерадостного отпечатка, – строгая и мрачная, она граничила с аскетизмом. В ней не было ярких красок, не было мягкой теплоты. Биографы Говарда справедливо видят в его религиозных убеждениях и жизни преобладание древнеиудейских религиозных принципов, идеалов Ветхого Завета.