Ханна Кралль - К востоку от Арбата
Игра в шахматы благотворно влияет на общее развитие человека. Учит логике, точности и дисциплине мышления, развивает способность предвидения… Ценные качества шахмат попробовали использовать в области школьного образования. В нескольких классах московских, ленинградских и мелитопольских школ детей начали обучать игре в шахматы, и это дало прекрасные результаты. Дети, играющие систематически, опережают ровесников в умственном развитии, лучше учатся, реже остаются на второй год. В Павлыше, в сельской средней школе, где директорствует Василий Сухомлинский[7], игра в шахматы обязательна для всех учеников без исключения. «Без шахмат нельзя представить полноценного воспитания умственных способностей и памяти», — говорил Сухомлинский, самый выдающийся современный педагог, которого сравнивают с Макаренко и Корчаком.
Шахматы могут подтолкнуть к анализу литературного текста. Гроссмейстер Юрий Авербах проанализировал поэму Яна Кохановского «Шахматы». Он установил, что там описывается первый в истории шахмат матч претендентов (играли соперники, добивающиеся руки принцессы). Затем, следуя поэтическому повествованию, Авербах воссоздал партию, которая началась с хода пешкой d2-d4, на что черные ответили d7-d5… Игра в первый день не закончилась, говорит гроссмейстер, и Кохановский, как пристало опытному комментатору, детально разбирает отложенную партию, давая возможность болельщикам оценить шансы сторон. Авербах сам скрупулезно изучает эти шансы и представляет два неплохих варианта мата. А в заключение защищает Кохановского от… Кохановского. Тот в своих «Шахматах» признался, что подражал итальянскому поэту Марко Виде; Авербах изучает поэму итальянца «Игра в шахматы» и устанавливает, что мат королем и ладьей, который у Виды ставит Аполлону бог Меркурий, примитивен, тогда как у Кохановского окончание партии проведено на отличном уровне. Такой финал, по мнению советского гроссмейстера, позволяет считать поэму Яна Кохановского «вполне самостоятельным произведением».
Шахматы как подспорье экономикиУ задач, стоящих перед шахматистом, много общего с целями экономики. Эффективность методов, бережливое отношение к средствам… немало и других аналогий. Это означает, что, если сконструировать машину, успешно решающую проблемы шахматной игры, она пригодится и для управления экономикой.
Трудность заключается в разработке программы.
До сих пор над программой трудились математики, они же сконструировали машину, которая играла в шахматы с американской машиной. Матч этот назвали «матчем столетия», две партии закончились вничью, а две — победой советской машины. Однако уровень матча был невысок — шахматисты объясняют это тем, что их не привлекли к сотрудничеству.
Теперь программой для машины, играющей в шахматы, занимается сам Михаил Ботвинник, многократный чемпион мира, в сотрудничестве с математиком из новосибирского Академгородка Владимиром Бутенко.
Машина, запрограммированная по их методу, играет уже на уровне шахматиста-перворазрядника, то есть гораздо лучше, чем машины, участвовавшие в матче столетия. Ботвинник полагает, что за год справится со всеми сложностями и машина сумеет одержать победу над любым соперником.
Как и всякое сообщество, которому грозит полная автоматизация, шахматистов охватило замешательство.
— Значит ли это, что живой поединок потеряет смысл? — спросили у Ботвинника на собрании в Центральном клубе.
— Ни в коем случае! — заверил он. — Даже наоборот. Играть станет еще интереснее. Машина будет в состоянии подсказать множество новых интересных решений, ранее человеку неизвестных.
Шахматы как благородная страстьБорис Спасский знает о шахматах такие вещи, которых никогда не узнать даже наилучшим образом запрограммированной машине.
— В шахматах, — рассказывал он мне, — можно найти все. Тот, кто любит выигрывать, а в жизни никакой выигрыш ему не светит, может наконец-то одержать победу. Тот, у кого есть воображение, может на шахматной доске создать для себя целый мир. А для того, кто хочет уйти от реальной жизни, этот мир на доске может стать убежищем. Я рад, что играю в шахматы; думаю, буду играть всегда.
В августе 1968 года я участвовал в сеансе одновременной игры в Королевском саду Стокгольма. Там были писатели, художники, теннисисты, элита Швеции. Я играл публично с одним знаменитым голливудским актером… это требовалось для рекламы. Голливудской звезде, разумеется, не мне.
В этом Королевском саду, да и в Швеции вообще, меня принимали необычайно тепло. Необычайно! Дело было в августе…[8]
Я рад, что играю в шахматы.
В отличие от кибернетики, генетики или социологии, в шахматы играть можно было всегда. В отличие от истории, там никогда не было ничего сомнительного. В отличие от живописи, и речи не может идти об абстракции.
Я рад, что играю в шахматы.
В шахматах существует свобода — хотя и в строго очерченных границах. Такая граница — ход вашего партнера. Шахматы оставляют за нами свободу решения. Правда, в четко обозначенных пределах, но пределы устанавливаем только мы, я и мой партнер, никто больше.
Я страшно рад, что играю в шахматы.
«Моряк», или Одесса
«Моряк» действительно существует. Тот самый, которому Паустовский посвятил книгу «Повесть о жизни», в котором Бабель печатал первые одесские рассказы. Тот, который вошел в литературу и в легенду.
Костя позвонилВ двадцатые годы «Моряк» был одной из самых интересных газет. Печатали его — по причине отсутствия бумаги — на цветных чайных акцизных бандеролях. По понедельникам и средам — на кремовых, по четвергам — на розовых, а по вторником — на сиреневых. Гонорары — по причине отсутствия денег — выплачивали перламутровыми пуговицами, синькой для белья, иногда табаком.
Из постоянных сотрудников тогдашнего «Моряка» жив Яков Кравцов, последняя его должность — заместитель главного редактора; сейчас Кравцов на пенсии. Он помнит, как однажды на пляже встретились Иванов[9], Паустовский и он, и как Иванов сказал: «Мы завинтим такую газету, что перед ней померкнут романы Дюма-отца…». Работали вместе: он, Кравцов, и они — Изя Бабель, Костя Паустовский; захаживала Верка Инбер со своими стихами, Валька Катаев в турецкой феске… простые авторы. Когда в январе 1963 года в ходе кампании по ликвидации нерентабельных многотиражек «Моряк» закрыли, Кравцов поехал в Москву. «Яша, — сказал Паустовский, — для вас я это сделаю». Через несколько дней позвонил: там, где надо, ему сказали, что «Моряк» может выходить. Сразу после этого звонка они выпустили номер; газета благополучно выходит по сей день. Да. Паустовский до конца оставался другом «Моряка» и Одессы, но в город никогда больше не приезжал. После Костиной смерти приехала сиделка с его последней просьбой: отыскать Кравцова, передать привет «Моряку», поклониться Пушкину и Черному морю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});