Рудольф Зальвермозер - Воспоминания ветерана дивизии Grossdeutschland

После завершения переезда в Хоф без американской охраны, майор назначил меня своим ординарцем. Наши люди должны были оставаться на лугу, почти посередине деревни и, так как у нас не было палаток или какого-то другого укрытия, за исключением сеновала над конюшней рядом с этим лугом, но нам повезло, потому что все три недели, пока мы оставались здесь, стояла прекрасная погода. В соответствии с моими обязанностями в качестве ординарца майора меня выбрали в качестве его официального переводчика. Американский лейтенант второго ранга был назначен связным офицером между нами и подразделением американской армии, расквартированным неподалеку. Он должен был навещать нас раз в день, обычно в середине дня, просто для того, чтобы поболтать с нашим майором (через меня) и иногда спросить, не нужна ли нам помощь, если кто-нибудь заболевал. На одной из таких неформальных встреч я узнал, что с нами обращались особенно хорошо, потому что наше подразделение было в американском "белом списке". Можно предположить, что этот так называемый "белый список" состоял из подразделений германской армии, которые никоим образом не были связаны с совершением военных преступлений; таким образом, нам было обеспечено особое отношение со стороны тех, кто взял нас в плен. Нам даже разрешили продолжать носить наши медали и те части формы, на которых была свастика нагрудные орлы и те, которые были на головных уборах, пряжки ремней и т.д.

Ближе к концу третьей недели однажды утром появился американский лейтенант с неприятными известиями. По его словам французы официально потребовали, чтобы мы были переданы им для немедленной отправки во Францию. Очевидно, французы собирались использовать нас для принудительного труда, но лейтенант сообщил, что американские власти сделают все возможное, чтобы этого не случилось. Он сказал, что прежде всего, мы захвачены американцами, а не французами, а во вторых, так как мы были в "белом списке", то они не хотели бы, чтобы нас обижали. "Не беспокойтесь", сказал он, "вы вскоре услышите об исходе переговоров". День или два спустя, в середине ночи, кто-то постучал в дверь кухни того дома, где жили мы с майором. Это был американский связной офицер, который разбудил меня и сказал, "Скажи майору, чтобы все были готовы через пять минут. Идет караван американских армейских грузовиков, и вы должны немедленно на них погрузиться. Каждый должен быть учтен, а позднее вы получите дальнейшие указания". К этому моменту майор проснулся и вошел в мою комнату, поэтому я быстро передал ему это сообщение. Он приказал мне разбудить всех и распространить этот приказ. Вскоре после этого (около двух или трех часов утра) приехали американские грузовики, и мы погрузились. Мы не знали, куда едем; все что мы знали это то, что едем на восток, а это значило, что не во Францию. Мы пересекли границу Германии где-то между пятью и шестью часами утра и направились на северо-запад к Мюнхену. Наконец, конвой остановился примерно в 10-15 милях от Мюнхена, в городе под названием Поинг. В Поинге нам опять сказали, что все должно быть так же, как в Хофе. Через две недели после прибытия в Поинг мне было приказано подготовить алфавитный список всех пленников в нашем подразделении, который должен быть послан в Первый лагерь для военнопленных штаба американской армии в Бад-Айблинге для последующего освобождения. Так как моя фамилия начинается на "S" а я хотел быть уверенным, что со всеми остальными все в порядке, то я уехал одним из последних. Когда я приехал в Бад-Айблинг, мне пришлось прождать еще три дня до своего освобождения.

Все это время ожидания, сначала в лесу неподалеку от Зель-ам-Зее, затем в Хофе, и наконец в Бад-Айблинге, я не могу вспомнить, чтобы хоть раз мы обсуждали свое поражение. Возможно, мы были просто рады, что остались живы, здоровы и не попали в руки к русским или французам.

Если говорит о русских, то, хотя я никогда не считал их "недочеловеками", их поведение на Восточном фронте заставило меня и моих друзей считать их слишком жестокими людьми. Когда война еще была в разгаре, и мы отбили у русских какое-то село, я случайно обнаружил тело моего хорошего друга возле полевого госпиталя. Он был смертельно ранен, но очевидно, враг бил его по голове прикладом винтовки много-много раз. В другой раз, во время боя, когда пришлось драться врукопашную, моего товарища ударили штыком не один, а двадцать раз. И еще один случай приходит мне на ум, как доказательство их жестокости. Во время одной из их атак я смотрел через оптический видоискатель своего танка с 40-кратным увеличением, когда я заметил раненного немецкого солдата в нескольких сотнях метров от нас, который пытался отползти назад за линию фронта. Неожиданно русский солдат выпрыгнул из-за дерева, за которым прятался, и несколько раз ударил немца, убив его, а не взяв в плен. Вспоминая такие происшествия, я не удивлялся, что любой немецкий солдат возненавидит даже мысль о том, чтобы оказаться раненым или захваченным русскими, потому что их шансы на выживание в этом случае практически равнялись нулю.

Мы считали, что наше состояние войны с американцами это трагически неудачная ситуация, но теперь, когда война кончилась, мы были убеждены, что постепенно все наладится. Объявление войны с Соединенными Штатами было шокирующим известием для моих друзей и для меня. Я помню, что никогда не думал, что Германия может воевать против американцев, потому что в конце концов, зачем им с нами воевать? Мы ничего плохого им не сделали, так мы считали. Сначала мы (1 сентября 1939 г.) защищались от "польской агрессии", англичане и французы решили помочь полякам и объявили нам войну. Более того, нам говорили, что около 30 процентов населения США состояло из "немцев по крови" естественно, они не будут с нами воевать!

День нашего освобождения из американского плена и из германской армии наступил. Так повернулось, что меня ни о чем не спросили в центре по освобождению и , когда все это закончилось, я подумал, читали ли они все ответы или просто проверили, к каким подразделениям мы принадлежали. Когда наше освобождение свершилось, нам предложили хороший паек на нашу дорогу домой; однако это могло меня отвлечь от прямой дороги на Альтмюнстер, поэтому я отказался от пайка. Я думал, что мне придется некоторое время пропутешествовать, потому что до Альтмюнстера было около сотни километров, а нам не разрешалось идти после комендантского часа. Я присоединился к группе бывших пленных, которые освободились в одно время со мной, и мы отправились в путь. Так как мы все торопились попасть домой, мы не стали тратить время на то, чтобы взять пайки, потому что для этого надо было пройти через весь лагерь (несколько километров туда и обратно), и на это ушло бы драгоценное время. Мы покинули лагерь впятером и через некоторое время один за другим разошлись по своим дорогам. Наконец, я остался один и прошел через Поинг, Мюнхен, Дахау и пришел домой. Содержание