Борис Малиновский - Участь свою не выбирали

Родные наперебой делились новостями. У них ввели карточки на продукты; отец из обычной средней школы перешел в спецшколу с авиационным профилем обучения; мать стала работать статистиком в госпитале, который разместился в моей бывшей школе. В саду отец вырыл длинную щель – на случай воздушного налета. Брат Лева пошел добровольцем в армию, не закончив институт. Его направили в танковое училище. Сказав мне его адрес, отец с надеждой добавил:

– Вдруг и вас туда повезут? Так хотелось бы, чтоб вы встретились!

Следующий эшелон должен был появиться часа через два. Мы даже не успели зайти к моей тете Пале, жившей рядом. Все пошли меня провожать, захватили с собой продуктовые карточки, по которым купили пирожки и шоколадку и тут же отдали мне. Я стал было отказываться, но… куда тут!

На вокзал пришли в последнюю минуту – эшелон уже отходил. Я быстро обнял, поцеловал всех по очереди и вскочил в теплушку. Поезд ускорял ход. Отец снял шапку и низко-низко поклонился. Мама стояла неподвижно и смотрела на меня, часто-часто моргая. Лелины глаза увлажнились…

"А ведь сегодня мой день рождения! Совсем забыл!" Не успел я об этом подумать, как мама, словно угадав мою мысль, вдруг улыбнулась, тронула отца за рукав и что-то сказала ему, а мне показала, как качала меня маленького на руках. И отец и Леля тоже заулыбались и долго-долго – пока было видно – махали мне руками.

Сейчас, когда родителей уже нет и я сам стал отцом троих детей, думаю: сколько же надо было иметь мужества, истинного патриотизма, родительской любви, чтобы вот так, без стонов и плача, проводить еще одного – теперь уже младшего сына, в дальнюю, а возможно, последнюю дорогу!

…Отец как в воду смотрел. Полк разгрузился на станции, название которой было указано в адресе брата.

Был полдень. Я спросил у проходившего мимо военного, где танковое училище. Оно оказалось рядом. Шел туда и не верил, что увижу Леву. В детстве мы были всегда вместе и очень любили друг друга. Брат рос высоким и тощим, а у меня все было наоборот. "Пат и Паташон", "Дяденька, достань воробышка!"- кричали нам мальчишки. Да и взрослых он удивлял своим высоким ростом.

Рота танкистов в черных шинелях шла из столовой. Левину голову – она была выше всех – я увидел сразу. Подошел к сержанту, сопровождавшему роту, сказал, что только что прибыл с фронта, хочу видеть брата. Леву вызвали из строя. Мы обнялись, и я почувствовал, что горло перехватывают рыдания, а из глаз потекли слезы. В Иванове вел себя, как и подобает солдату, но тут, когда увидел бритую голову Левы, на которой раньше так красиво, с небольшой волной, лежали пшеничного цвета волосы, его черную солдатскую шинель танкиста, не выдержал… Брат очень возмужал и стал еще больше походить на нашего отца в молодости.

На следующий день, когда наговорились, отошли от лагеря, я достал свой наган, и мы по очереди стали стрелять по самодельной мишени – листку бумаги с нарисованным на нем небольшим черным кружком. Я больше мазал, а Лева с тридцати шагов бил пуля в пулю. Он еще в школе увлекался стрельбой и сдал нормы на значок "Ворошиловский стрелок".

Конец августа и сентябрь, проведенные в тылу, пролетели как один день. Нашу часть переименовали в 108-й пушечный артиллерийский полк, а тяжелые гаубицы сменили легкими 107-миллиметровыми пушками. Дальность стрельбы у них та же – 20 км, а снаряд – всего 18 кг. Меня назначили помкомвзвода и командиром отделения разведки взвода управления одной из батарей. Жили мы в больших землянках с двухэтажными нарами внутри. Утром вместо зарядки купались в озере. Потом – боевая подготовка. Старался почаще бывать у Левы. Но у курсантов были более строгие порядки. Часто возвращался ни с чем – занятия в училище шли днем и вечером. Все же нам удавалось видеться хотя бы раз в неделю.

10 октября полк подняли по боевой тревоге. Наш дивизион отправлялся первым, и у меня не оказалось даже нескольких минут, чтобы попрощаться с Левой. Неужели так его и не увижу?

Когда забирался в теплушку, вдруг услышал свое имя. Ко мне бежал Лева! Кто-то передал ему, что артиллерийский полк грузится на станции. Мы успели обняться, и Лева помог мне снова вскочить в вагон. Поезд ускорял ход.

– Напиши домой, что проводил меня! – крикнул я Леве. Бойцы уже задвигали дверь теплушки. Нет, никак не думал я тогда, что это прощание с братом будет последним…

А еще комсомольцы!

Поздно вечером 15 октября разгрузились на станции Завидово под Калинином и разместились в близлежащем лесу. Стемнело. В глубине леса то тут то там раздавалось тоскливо-безнадежное мычание. Наступили холода, опавшие листья закрыли траву, и коровам (отбились, видимо, бедняги, от перегоняемого в тыл стада) в осеннем лесу нечего было есть.

Утром, продрогшие после холодной и неспокойной ночевки, мы быстро собрались и двинулись по шоссе Москва – Ленинград в направлении Калинина. Наша колонна из автомашин и тракторов, тащивших пушки, растянулась на много километров. Навстречу двигался нескончаемый поток калининцев. Большинство пешком, кое-кто на повозках. Изредка встречавшиеся легковые автомашины тащились со скоростью толпы. Шоферы подавали сигналы, но этим лишь вызывали раздражение у возбужденных до предела людей.

Толпа молча расступалась, пропуская колонну войск. Иногда на дороге возникали заторы, и тогда люди начинали нервничать, женщины и дети плакали. Страх и гнев, отчаяние и надежда смешались во взглядах, обращенных к нам…

Постепенно на дороге осталась только наша колонна. К вечеру сделали небольшую остановку в какой-то деревне. Командиры зашли в дом, где расположился штаб полка, и возвратились озабоченные. Командир взвода лейтенант Смирнов прыгнул в кузов нашей машины и, волнуясь, сообщил обстановку: позавчера, 17 октября, гитлеровцы неожиданным ударом танковых частей заняли Калинин. Врага остановили курсанты Калининского пехотного училища, бойцы 5-й дивизии, только что прибывшей в Калинин для отдыха и пополнения после тяжелых боев и потерь в Прибалтике, и батальон Калининского народного ополчения.

Командиру батареи было приказано: к утру занять наблюдательный пункт в районе элеватора, что на окраине Калинина, орудия установить на огневой позиции у села Эмаус и быть готовым поддержать артогнем стрелковые подразделения. Наша машина первой вновь двинулась по шоссе. На выезде из деревни у обочины стоял грузовик, из кузова донеслись тяжелые стоны раненых.

Впереди, постепенно охватывая горизонт, разрасталось огромное огненное зарево, словно кровью заливая ночное небо – выше и выше… Это горел Калинин. А ведь несколько дней назад, когда мы выезжали, он считался тылом…