Павел Дыбенко - Из недр царского флота к Великому Октябрю

В городе каждый матрос все время оглядывался, чтобы не прозевать Вирена и вовремя стать во фронт. Среди матросов ходила поговорка: "В город идешь, становись сперва во фронт виреновой кобыле, его жене и Вирену, а вслед за ними - веренице жандармов-офицеров".

Не изгладятся из памяти моряков того времени дни кронштадтской стоянки, рыжая кобыла Вирена, на которой он всегда ездил, и сам Вирен, канувший в вечность вместе с насквозь прогнившим царским самодержавием.

Флотское подполье

В морозное декабрьское утро с радостью в сердце покидали мы Кронштадт. Быстро шагая по льду вслед за подводой с чемоданами, наперебой друг перед другом старались нарисовать картину нового места службы на боевых судах в Гельсингфорсе. Как хорошо было бы никогда больше не вернуться в виреновский Кронштадт! Но, увы, этого не миновать...

С ораниенбаумского берега на прощанье еще раз взглянули на чуть видневшийся в туманной дали остров Котлин. Невольно роились мысли: многие тысячи молодых моряков пройдут еще виреновскую школу, многие тысячи будут в душе проклинать этого деспота-варвара и многие из них явятся невольными посетителями Кронштадтской пересыльной тюрьмы с ее привратником Вандяевым.

Третий звонок. Поезд медленно отходит от дебаркадера Финляндского вокзала, унося нас вдаль от Кронштадта и Ораниенбаума. Как-то не верится, что еще вчера покинули мы Кронштадт, а через полтора часа будем мчаться по полузаграничной Финляндии. А вот и Белый Остров. Резко меняется жизнь, люди, природа. Быстро мелькают маленькие станции с трудно выговариваемыми названиями. В вагоне, где уселось десятка два матросов, задорный смех, беспрерывные разговоры. Как будто все преобразились, стали другими. Суровые, угрюмые лица, на которых лег уже отпечаток морской службы, просветлели. Здесь мы предоставлены самим себе. Здесь нет боцмана, помахивающего цепочкой от дудки, некому играть на молитву и по команде "шапки долой" затягивать "Отче наш". Над люком не увидишь голову вахтенного и не услышишь пронзительной дудки и окрика:

- Вставай, довольно валяться, выноси койки наверх!

Только далеко за полночь смолкли последние голоса, и в вагоне настала тишина. Убаюканные собственными благими надеждами, спали крепким сном матросы, не думая о том, что завтра вечером опять будешь зорким оком оглядываться кругом, искать место, где повесить койку, и на утро услышишь все тот же сигнал и будешь тянуть лямку по тому же расписанию дня. Разве только новая обстановка, новые окружающие люди, новый корабль сгладят на время то, что пережито в Кронштадте.

А разве "Император Павел I" лучше Кронштадта?.. Ведь это с него в ночь на 22 июля фон Эссен, угрожая расстрелом, отправлял моряков по тюрьмам и на каторгу.

Среди моряков броненосец "Император Павел I" иначе и не называли, как плавучей морской тюрьмой.

Он выделялся среди всех кораблей жестоким режимом, суровой дисциплиной. Его кочегарки и трюмы напоминали удушливую, затхлую могилу, где изредка, шепотом, озираясь кругом, говорили о всех пережитых днях в втихомолку мечтали о новом свете.

Рано утром в вагоне началась суета. Укладывали чемоданы, чистили сапоги. Старые матросы (старым моряком считался тот, кто прослужил не меньше трех лет), разбуженные ранней суетой, продирая глаза, ругались:

- Чертовы новобранцы... Всю ночь болтали и теперь покою не дают.

В заключение они свое недовольство закрепляли густым "морским" матом.

Через несколько минут - Гельсингфорс. У старых моряков молодежь узнает, как попасть на корабль, и еще до остановки поезда все толпятся у выхода.

Шагая по улице к морской пристани, оглядываешься кругом и невольно сравниваешь величие и красоту этого города с грязным, закопченным Кронштадтом. А вот и Эспланадная. "Это - одна из лучших улиц Гельсинг-форса", - объясняют "старики". Широкая, ровная, но шумная, с нескончаемой вереницей магазинов, она ведет к морской пристани.

Еще издали, среди синевы небесной лазури, виден лес мачт. Невольно хочется поскорее попасть на корабль.

Почему? - Ответа нет. Это непроизвольное желание обрывает замечание рядом идущего "старика", указывающего на "Павла I".

- А вот это - наша каталажка, не лучше кронштадтской.

Как сонные богатыри, во льдах стояли корабли. На большом пространстве ледяного покрова, загроможденного сотней кораблей, не было той жизни, которая только что промелькнула на Эспланадной.

"Император Павел I", безжизненный, серый, возвышаясь над ледяным полем, казался невероятно суровым гигантом. Как-то жутко становилось, приближаясь к нему. В сотнях шагов от корабля со всех сторон неслись звуки горнов. Играли на обед.

На палубе с ехидной улыбкой, пронизывающе впиваясь взглядом в лица, встретил нас вахтенный лейтенант Ланге. Только потом, когда не только издали и не только из разговоров о "Павле", а когда изучили все его уголки, узнали, что такое лейтенант Ланге, капитан 1 ранга Небольсин - командир корабля, лейтенанты Дитерихс, Попов и целая свора матросов-шпиков: Купцов, Шмелев, писарь Жилин, кондуктор Огневский, Стариченко и др. Февральская революция никого из них не пощадила. Они первые расплатились за произвол и издевательства.

Угасли благие надежды. На мгновенье блеснувшая радость исчезла. Везде хорошо - где нас нет. Разница только в том, что в минном отряде мы учились, а здесь несли вахту и стояли в карауле. В промежутках же, то мотор от вентилятора исправляешь, то выключатели чинишь или новую проводку ладишь. Без работы не бываешь. Развлекаться некогда и нечем. От поры до времени по указке командира "святому" делу поучали: читали лекции по истории по учебнику Рождественского, рассказывая родословную царей, а иногда и поп "святыми" мучениками угощал да о похождениях Иисуса Христа рассказывал. Только в кубрике, завалившись в койку, слушаешь воспоминания очевидцев и участников знаменитого 22 июля. После арестов командир корабля Небольсин, вовремя не предусмотревший готовившийся бунт, построил команду во фронт и, весь съежившись, с остервенением кричал:

- Всех выловлю, уничтожу подлецов-бунтарей, искореню всех мерзавцев, негодяев, очищу судно от этой черни! Линейный корабль "Император Павел I" не может опозорить своего имени и будет служить примером и образцом не только для всего Балтийского флота, но и для всей России!

Он действительно не ошибся: линейный корабль "Император Павел I" в 1917 году восстал первый, первый уничтожил всех негодяев и был первым в авангарде всего флота в июльские дни и в дни Великого Октября.

Несмотря на все угрозы, свирепость и широко раскинутую сеть шпионажа, "Павел I" ни на один день не перестал быть очагом и школой мятежников-бунтарей, хотя Небольсин, окруженный сыщиками из матросов и офицеров, следил за каждым шагом команды. Заподозренных выуживал и сплавлял с корабля. Этот жалкий трус частенько ночью спускался в трюмы, в кубрики и кочегарки, ища заговорщиков, а проходя по жилым палубам, ощупывал койки - все ли спят, нет ли пустой, не ускользнул ли от его взора какой-либо крамольник.