Сергей Бондарин - Парус плаваний и воспоминаний

У экскаватора характер яростный, а у деррика — величавый. Экскаватор, как сказал сам Яркин, — дикий кабан. Деррик — верблюд.

Очень любопытна история этого «Бьюсайруса».

Когда «Бьюсайрус» прибыл на гору, американцы твердили, что надо ждать представителя фирмы, без него монтировать невозможно, взяться — значит, сломать машину.

Молодой техник Яркин предложил начальнику горы Гончаренко смонтировать экскаватор своими силами. Яркина я помнил еще по Днепрострою. Этот с виду болезненный маленький человек всегда кипел предприимчивостью. Отличный человек Гончаренко думал недолго, дал разрешение.

Уже тогда к месту монтажа огромного экскаватора ходили толпы людей. У них на глазах воздвигалось величественное стройное сооружение. Еще раз я убеждался, что нет ничего прекрасней конструктивной целесообразности форм и линий.

Работа была закончена как-то неожиданно. Однажды, когда наступило время обеда, Яркин слез с машины и вытер руки.

— Вернемся и поведем машину в забой, — сказал он своим помощникам.

Заявление Яркпна сразу стало всем известно. Перед машиной толпились и советские инженеры и американцы, поспешившие со всех участков строительства. Энергетик инженер Левин проверял на машине монтаж электрической части.

Показался Яркин.

— Ну, как? — закричал он издалека.

Левин не отвечал, молча продолжая осмотр.

— Ну, что же, — проговорил Яркин и полез на машину, — Прошу разойтись, сейчас пустим машину в ход, — и взялся за рукоятку.

Раздались крики:

— Стой! Погоди!

Левин и другие, кто вместе с ним осматривал экскаватор, начали прыгать с машины.

Все были убеждены, что сейчас машина окажется под током.

Яркин спокойно уселся, взялся за руль и включил мотор-генератор. Экскаватор качнулся, как бы вздохнул, под его гусеницами, раздаваясь в стороны, заскрежетала рудная осыпь. Яркин повел машину прямо в забой.

Вокруг раздались крики восторга. Американцы, улыбаясь, приветственно подняли руки.

Содрогаясь и грохоча, «Быосайрус» уже опускал свой хобот с ковшом объемом в три кубических метра.

— Трудоточивый великан, — сказал о своей машине Яркин, выслушивая позже поздравления.

Вскоре на экскаваторе работала сквозная бригада из бывших чернорабочих. За короткое время закопчили практические курсы, организованные Яркиным, десятки чернорабочих, грабарей, забойщиков. В горных учебных заведениях многие преподаватели укореняли мнение о необыкновенной сложности экскаватора, и студенты, приезжавшие на Магнитку, смотрели на экскаватор с трепетом, а на Яркина, молодого техника, оседлавшего экскаватор, с восхищением. Уже прибывали новые машины. Яркин говорил своим ученика^:

— Через несколько месяцев все вы станете машинистами и будете рыть гору, как богатыри. Пойдет руда. Может быть, мы с вами еще увидим, как домны выдадут стотысячную тонну чугуна, а из мартенов далеко разольется река стали. А лучшие из вас через пять-шесть месяцев сделаются механиками.

Стотысячная тонна металла. Вот, что занимало воображение Яркина и его учеников…

«А между тем тут — раскрой только глаза — еще заметней, чем недавно на Днепрострое, совершалось самое главное преобразование — преобразование умов, накопление знаний всем народом. То, что выразилось на Днепре в формуле пи эр квадрат, а лучше сказать, приобрело в этой формуле свой символ, здесь совершается шире, энергичней, потому что условия жизни и труда гораздо труднее, а замысел строительства — гораздо дерзновенней… Тут все, как на войне: в любой день у любого человека его дело превращалось в подвиг…»

Теперь, через десятилетня, ясно видно, что так и было.

Магнитка стала и для меня одним из самых важных событий моей жизни.

Машина мчалась среди полей совхоза «Красная Башкирия», давно оставив за собой Урал. Было много ястребов. Рядом с автомобилем, поджав лапки, долго летела синица, потом она метнулась в сторону. Далеко на краю косогора, под облаком, стоял верблюд. Были отчетливо видны оба горба его.

Несколько левее от дороги из-за горизонта уже поднимался дым.

Через два года на полях, лежащих налево от дороги, будет строиться новый — правобережный Магнитогорск. Единственным признаком этого будущего сейчас был большой цветной зонтик нивеллировщика, раскрытый посреди поля.

Машина выскочила на возвышенность, показала нам красный хребет Магнитки. Во второй раз Магнитная гора открылась всей панорамой Магнитостроя.

За зеркалом водохранилища, на том берегу, пестрели дома города, здания цехов. Дымились домны и коксохим. Над ними всегда дым неторопливый, важный. Трубы прокатного цеха торчали точно пучок морковок, но бросался в глаза гигантский цилиндр, покрытый свежим суриком, жирно поблескивающий, толстый цилиндр газгольдера.

Над городом и комбинатом возвышалась Магнитная гора. Еще недавно по башкирским и киргизским степям говорили, что взойти на гору в сапогах, подкованных железом, нельзя; гвозди вываливаются.

Теперь на склоне Ай-Дарлы мы видели отчетливо бетонное сооружение обогатительной фабрики. А склон самого Атача был, как морской обрыв, крутой, уступчатый, красный: горизонты рудника.

И там дымили паровозики. Гору уже съедают.

Вчера пущена первая очередь металлургического комбината.

Я спускался с горы в поселок. Впереди меня, ныряя в зарослях полыни, бежала моя собака, и я, стараясь не отставать от нее, шел за нею, чтобы не упасть в яму. Из-под ног катились-комья руды, нога то и дело зашибалась о них, как о железо.

В части горизонта небо еще сохраняло остаток вечернего света, на юге снижался за облака полумесяц. Два бронзовых рога просовывались сквозь дымные облака, озаряемые синим светом, а прямо передо мною подымалось громадное полыхающее зарево.

Я вышел на ровное место, и сейчас же источник зарева открылся моему взору: факелы коксового и доменного цехов пламенели высоко, великолепно.

Я остановился.

Факел коксохима был багрово-бурый, доменный — оранжевый.

Замечали ли вы, что можно смотреть и смотреть на пустыню, море, на волны. Это никогда не утомляет. В кино, на экране не происходит ничего, видишь только бег волн или прибой — и снова можно смотреть и смотреть, сколько угодно. Так же влекут и волны дыма, пламя, облака на закате…

Над коксовыми печами дым всходил стеной, не клубами* Поднявшись, измазывал собою небосклон, быстро истощая багровый цвет, а где-то в глубинах дыма вдруг вспыхивали отдельные факелы, вырывались из батарей; вся эта дымно-огненная масса, вздуваясь и опадая, беззвучно полыхала.