Татьяна Толстая - Куда делся «совок», когда исчез Союз

Поэтому нужны были спекулянтки. Спекулянтские вещи были дорогие. Они были, но это всё тоже был вопрос денег. Со спекулянткой созванивались, она приходила, всё приносила. А второй путь — это портниха. Шить нельзя было тоже, это запрещалось, даже нельзя было самообложиться налогом. Просто нельзя было — и всё, это подсудное дело было. Поэтому, когда они шили всё же на машинках, они радио включали и музыку ставили, чтобы соседи не слышали. Всё равно все шили, естественно, конечно.

Хотела я про остроумное воровство. Вот этот стол заказов, все эти пищевые заказы. Как-то раз мой отец шёл по улице. Видит, что перед ним идёт мужик, который много на пальцы набрал полиэтиленовых пакетов полупрозрачных, и в них видно: вот чай со слоном, вот кофе растворимый, ещё что-то — хорошие вещи. И мужик так идёт не спеша. И отец ему говорит: «Извините, а где Вы это взяли?» А тот говорит: «Понимаете, на службе давали, я хапнул. А теперь иду и думаю: зачем мне этого столько?» А отец говорит: «Вам не нужно? Я могу взять!» «Ну я не знаю, ну, берите…» Отец обрадовался и купил у него два пакета. Приходит домой, открывает. Чай открыли — там резанная бумага, кофе открыли — там песок. Ещё были банки консервов, на которых были наклеены бумажки «Мясо», а внутри оказался фаршированный перец болгарский тошнотворный. Вот такое было воровство — на живцы. И шёл этот мужик с пакетами, зная, что его будут спрашивать. Всё было актёрством высшей пробы. Потом был такой известный случай, в Москве это уже крупный пилотаж воровства. Мне девочка одна на работе говорила, что это не слух, а что это точно, потому что у неё мать или родственница работала в прокуратуре и подтвердила, что действительно такое дело было. А именно: вот здесь, на Лубянке, в переходе подземном, всегда были какие-то ларьки и магазины со всякой дрянью. И вдруг — выездная торговля из ГУМа: ставится прилавок, кассовый аппарат, две недовольные продавщицы, раздражённые, чтобы были похожи на настоящих. И вешается образец — дублёнка, мечта всякого советского человека. И они берут деньги, выписывают чек, и с этим чеком ты должен идти в ГУМ, и там в какой-то секции ты получаешь дублёнку. И что всех поразило — народу с суммой на целую дублёнку оказалось много. Они быстро напокупали, человек 20, всё, дублёнки кончились, свернули аппарат и ушли. Когда люди дошли до ГУМа и обнаружили, что там такой секции нет и добежали назад, уже воров не было. Такие были крупные вещи.

Дзядко: Много вопросов. Спасибо большое за крупный шрифт. Есть вопрос уточняющий — в каком году была история с гречкой?

Толстая: Сейчас посчитаю… В 80-м, плюс-минус полгода.

Дзядко: Есть несколько вопросов, которые можно объединить в один: что было хорошего? А также в него входит вопрос о том, какие были развлечения для молодёжи, и просьба рассказать о советском общепите, кафе, ресторанах.

Толстая: Я не знаю, какие были у молодёжи развлечения. А какие бывают? Собирались, хохотали, играли на гитаре. Танцы были, я помню танцы. В ДК имени кого-нибудь были танцы. Мне это было неинтересно просто. Спорт, по-моему, это мучительство, а не развлечение. Ещё что бывает? Долой все игры, всю технику. Электричка — это разве развлечение?

Из зала: У меня такой вопрос, к книге Гайдара «Гибель империи». Вот как Вы относитесь к тому, что дед Гайдара устанавливал эту систему, отец Гайдара был военным дипломатом советским, сам Гайдар был в редколлегии «Коммуниста» и «Правды», и после 20 лет реформ гайдаровских сегодня у нас 4,5 млн бомжей…

Толстая: Вас поняла. А Вас что-то удивляет в этом российском хороводе? По-моему, совершенно нормальная российская жизнь. Так можно взять любого за отправную точку. Вы говорите: «после стольких-то лет гайдаровских реформ». Да не после этого, а после того, что было сделано с Россией, начинается с прихода татар. Если посмотреть все эти реформы, то они куда-то в одну сторону Россию двигали, а всё остальное разрушали. Говорят, что сейчас 4 млн бомжей, а сколько калек, бомжей, так называемых инвалидов-самоваров было после войны, после лагерей…

Из зала: А можно сравнивать войну за Отечество и обогащение кучки олигархов?

Толстая: Да, сравнивать можно.

Из зала: Отличный ответ. Это глубина Вашего метафизического падения.

Толстая: Это уж очень Вы умно завернули: глубина падения — это я понимаю, но метафизическое падение — это же вне вертикали падения. Это как-то даже красиво.

Дзядко: Друзья, давайте по очереди, а лучше пишите записки.

Толстая: Подождите, это не вопрос. Я очень хорошо понимаю: приятно, сидя в аудитории и накачавшись гневом против жизни — вот где-то сидят олигархи, и при этой мысли моя личная жизнь становится ужасна, даже в первый весенний день (+20, между прочим), вот я прямо вижу, как прыщ воспалился! И как приятно в аудитории крикнуть об этом! Спрашивать меня об этом — да я не знаю, почему олигархи, почему люди прямоходящие, а не на четвереньках. Это выкрик, а не вопрос, я понимаю, что Вы получаете от этого удовольствие. Такое удовольствие получали мы в советское время, потому что при мысли, что где-то сидит член Верховного Совета с их распределителями, где были огурчики из специальных парников, без нитратов выращенные, и апельсины отличались.

Вот был профессор Стеблин-Каменский в Ленинградском университете, вообще говоря — гений и великий человек, жил неплохо. Однажды к нему пришла какая-то дама с ребёнком, а дама была обкомовская. Не помню, по какому поводу она пришла, но она пришла к нему домой. И у неё был ребёнок лет двенадцати, профессор поставил на стол чашечку кофе и апельсин. И мальчик к этому апельсину руку протянул, а мать ему по рукам: «Не трогай, это общесетевые!». Потому что они ели только особенное. Вы можете кричать, возмущаться, говорить про дедушку Гайдара — у меня дедушка ещё почище Гайдара. У меня общий предок, который меня объединяет со Львом Толстым, который, наверное, вам, крикунам, всё-таки нравится, потому что он ел рисовые котлетки и не обидел даже муху, меня объединяет с этим достойным человеком кровавый тиран Пётр Андреевич Толстой, который лично для Петра I вывез царевича Алексея из Италии, после чего они в четыре руки его замучили. И царевич Алексей проклял семейство Толстых до двадцатого колена — вот я проклятая перед вами сижу. Много интересного бывает с дедушками и прадедушками.

Из зала: Что же всё-таки такое «совок»?

Толстая: Попробую так сформулировать. Понимаете, в чём дело: это всё имеет отношение к совковости. Вот был вопрос: «Как Вы воспитывали Артемия, чтобы он не вырос „совком“?» Да никто его не воспитывал! Жили, жили, а не воспитывали. Куда делся «совок», когда исчез СССР? Да никуда не делся. Если не бросаться словами, а подумать, что мы вкладываем в понятие «совок». Одни люди совковостью называют узость любого мировоззрения — тупое мещанское, крестьянское, мракобесное, охотнорядское, любое консервативное, вязкое, возможно, эпилептоидное мышление. Когда люди засирают лестничную площадку, потому что считают, что их мир кончается внутри квартиры, а снаружи чужой, враждебный мир, куда надо выбрасывать кал и другие помои. Это интересное вообще культурное явление, если культуру понимать как устройство человеческого бытия, бытования. Существует такая культура, это идёт от животных, собака тоже за собой закапывает, но небрежно — никто из животных не старается особо закапывать свои испражнения. А у человека разные культуры по-разному к этому относятся. Существует невероятная чистота телесная, потому что одни считают, что наше тело — это Божий сосуд, что мы должны сохранять его в чистоте. Есть чистые культуры, есть не очень чистые культуры. И в санитарном отношении, в вопросе отношения к другом человеку совок — это очень нечистая культура, эгоистическая, замкнутая и видящая в соседе врага. Неуважение к человеческой личности встречается в различных странах и во многих культурах, но у нас оно очень сконцентрировано и отнесено к понятию «совка». Некоторые просто называют «совком» ужасно дурной вкус в одежде — можно и так смотреть. Над этим смеяться легко, приятно, вы всегда легко можете найти для этого пищу в Интернете — это украинский гламур. Кто раз видел украинский гламур, не забудет никогда.