Владимир Вернадский - Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года

Статью о Гёте принял для печати Струмилин[58] , председатель Комиссии по истории науки и техники. В сложной, полной интриг, политических и личных интересов ‹обстановке› (причем и коммунисты попали в разные группы) образовались две комиссии: «Научное Наследство» (‹председатель› - Комаров, куда и я попал) и Комиссия по истории науки и техники, которая прошла среди интриг и непонятных махинаций. Струмилин - вполне порядочный человек и добрый, идейный, хороший.

Вчера видел много народа. Никуда не выходил. Холодно и неуютно. Работал над «Хронологией» и много читал.

Утром приходил начать писать мой портрет художник Ростислав Николаевич Барт - от Ферсмана, по инициативе которого я согласился. Я хотел бы, если бы ‹портрет› оказался хороший, послать ‹его› Танечке[59] .

Третьего дня интересный разговор с Валентином Трофимовичем Малышеком[60] . С ним я и Лаборатория уже несколько лет поддерживаем научный контакт. Он завален текущей, во многом ненужной работой. Никак не может обработать огромного материала химического анализа нефтяных вод. Теперь как будто это сделает. Убеждение о подземной жизни у него наконец складывается.

В Баку сильно ухудшились условия жизни. Все привозное - всего не хватает. Еще - войска.

Жалуется на рознь азербайджанцев с русскими - стремление всех заместить местными. Его и тому подобных людей, выдающихся и нужных, не трогают - но замещение местным человеком каждой вакансии, часто в ущерб возможному лучшему русскому кандидату, ‹встречается› на каждом шагу.

Это естественно, и, по-моему, выход один ‹для достижения того›, когда этого не будет: русский должен свободно владеть местным языком - и понимать ее ‹нации› культуру.

Был у О. Ю. Шмидта. С ним разговор по вопросу об уране и о прекращении работ в Табошарском ‹месторождении›. Он сказал, чтобы В. Г. Хлопин[61] прислал ‹данные о месторождении›, прежде чем обращаться лично - например, мне - к Сталину. Между прочим, я ему указал, что сейчас обструкция у физиков (Иоффе, С. Вавилов - я не называл лиц): они направляют все усилия на изучение атомного ядра и его теории, и здесь (например, Капица, Ландау) делается много важного - но жизнь требует ‹развития› рудно-химического направления. Я ему напомнил, что наши физики остались в исторически важный момент при создании учения о радиоактивности в стороне от мирового движения и теперь ‹история› повторяется. Тогда, может быть, ‹сыграла свою отрицательную роль› ранняя смерть П. Н. Лебедева - а вступившие ‹после него› не имели нужного авторитета. Ведь ненормально, что я, не физик, организовал Радиевый институт.

Вчера утром умер Иван[62] . Так мы с ним и не увиделись. Он хотел приехать, и надо было бы перед уходом из жизни повидаться.

Все построения - религиозные и философские - о смерти являются сложными концепциями, в которых научно реальное, вероятно, едва сказывается, - а научная мысль еще не подошла даже к первым построениям.

Странным образом, я подхожу к идее, что атомы - изотопы - иные в живом и косном. Это во-первых, и, во-вторых, ясно, что: 1) все живое, от мельчайшей бактерии и амебы и до человека, - единое, 2) что материально оно отличается от всех косных природных тел мироздания - поскольку мы его знаем. Я думаю, что различие кроется глубже, чем в физико-химических свойствах (которые одинаковы), но в состояниях пространства-времени. 3) Мы не знаем еще многого основного: есть неизвестные нам свойства человека, которые затронуты, по-видимому, индийскими мыслителями, и мы не знаем, какие процессы были или есть в природе - на Земле, в частности, - которые отвечают созданию пространства-времени, отвечающего живому организму. 4) Возможно, что жизнь - живой организм в отличие от всего, в природе существующего, отличается атомами. Идея Лукашевича[63] имеет прочные основания. 5) Это явление космическое. В Космосе Солнечная система заняла особое положение в Галактике - около ‹ее› центра.

Николай Павлович Анциферов[64] звонил мне, что он недавно видел Ивана он ‹был› бодрый, собирался к нам в ближайшее время. Умер внезапно. Был христианином с мистическим оттенком - глубже понимал христианство, чем, например, Шики-Шаховские. Думаю, Георгий мой [65] к его настроениям близок.

Была вчера Екатерина Николаевна Котляревская-Орлова[66] . Страдает за мужа. Грубое отношение меркуловских молодцов к семьям пострадавших. Изысканная жестокость, ‹…› [67] опасное семя.

Никогда в последнее время не было такого интереса к внешней политике как «бегство» Гесса. Все считают, что это переговоры Германии с Англией за наш счет. Говорят, что немецкие войска ‹находятся› на ‹нашей› границе. Думают, что они с нами не будут церемониться - и пустят в действие газы.

И в то же время ослабление - умственное - Коммунистического Центра, нелепые действия властей (мошенники и воры проникли в партию), грозный рост недовольства, все растущий. «Любовь» к Сталину - есть фикция, которой никто не верит.

Будущее чревато ‹неожиданностями›. Я уверен в силе русского (украинского и т. п.) народа. Он устоит.

Мысль об Иване - все время. Последний (и самый старый по возрасту) из нашего Братства[68] ушел, полный сил умственных. Тяжелые и хорошие переживания нас связывали теснейшим образом - его и Машу [69] , меня и Наташу. Неожиданно для меня все тяжелое забыто и в корне ‹переосмыслено›. Иван здесь играл пассивную роль - страдающего. Это явно указывает, что с точки зрения истины - как она сейчас выработана человечеством - это тяжелое переживание (грех) - второстепенно.

Иван должен был приехать к нам на днях. Фатум древних резко сказался в жизни нашего Братства, характерным для которого были его интимность и ‹…›[70] большой организованности. Попали в такой мировой катастрофический период, который многое во всем происходящем объясняет.

Надо сохранить архив Ивана.

Читал с большим интересом книгу Rauschning'a о Гитлере. А. И. Яковлев считает - мне кажется, ошибочно, - что за Гитлером ‹стоят› настоящие хозяева - генералы. Все, что пришлось слышать за границей, говорит обратное.

Большое возбуждение вызывает бегство или поездка Гесса в Англию. Рассказывают о возможности войны с Германией. Официальные влиятельные круги скорее ближе к английской ориентации. Я боюсь, что официальная лесть и пресмыкательство ЦК партии принимает за реальность. А между тем грозно всюду идет недовольство, и власть, окруженная морально и идейно более слабой, чем беспартийная, массой, может оторваться от реальности. Две фигуры: Сталин и Молотов - остальное ‹…›[71] .