Яков Сегель - Коля из села Снегири

Сейчас Николай Яковлевич волновался больше всех нас: он летел в те самые края, где жили его дедушка и бабушка, а сейчас и вся его семья, о которой он уже давно ничего не знал.

За маленькими окошками самолёта ровно гудели моторы.

Сквозь тёмную ночь невозможно было разглядеть землю.

Кабину самолёта еле-еле освещала неяркая синяя лампочка. Хотя была глубокая ночь, спать никому не хотелось.

Мы сидели на длинных металлических скамейках друг против друга, и каждый думал о своём, вспоминали всё, о чём можно вспомнить, но не грустно, а с улыбкой.

Солдат Новосёлов, например, вспомнил, как однажды полез в чужой сад за яблоками, но зацепился штанами за изгородь. Его поймали, надрали уши, хорошенько отшлёпали, но потом сами дали яблок и отпустили. Ах, как сейчас приятно было об этом вспоминать!

А сержант Вася Лобач вспомнил, как он по утрам гнал свою корову в колхозное стадо, а вечером встречал её, и мама поила его, и котёнка Барсика, и щенка Филю тёплым парным молоком.

А солдат Наделин вспомнил, как его мама однажды вместо папы нарядилась на Новый год Дедом Морозом и старалась говорить басом, и это получалось у неё очень смешно. Но Наделин не мог улыбаться: его мама сейчас жила в городе Ленинграде, окружённом со всех сторон врагами, и он знал, что ей там приходится голодать и мёрзнуть вместе со всеми жителями.

Солдат Иван Шадрин вспомнил, как однажды в детстве они с отцом пошли в лес собирать грибы и попали в сильнейшую грозу. Сверкала молния, гремел гром, и негде было укрыться.

- А ты, сынок, посвистывай, - посоветовал отец. - Подумаешь, гроза!..

Ваня стал посвистывать, и действительно ему сделалось не так страшно. А скоро и гроза прошла.

Но сейчас в самолёте свист у Вани получился не очень хорошо. То ли губы у него от волнения пересохли, то ли от холода плохо складывались в трубочку, но выходило, что он не свистит, а шипит. И всё равно Ваня с удовольствием вспомнил, как после той грозы пошел тёплый дождь, как вернулись они тогда с отцом из леса мокрые-мокрые.

Только Ваня вспомнил ту грозу, как вдруг за окном самолёта сверкнула молния и ударил гром. Почти тут же сверкнула вторая молния и опять загрохотало. И ещё... И ещё... И ещё... Но это уже была не гроза.

Тут впереди кабины открылась небольшая дверь, и к нам вышел лётчик огромного роста. Голос у него оказался сильнее гула моторов и даже грозы за окном. Лётчик улыбался.

- Спокойно, хлопцы! - сказал он. - Пролетаем над линией фронта. Ничего особенного, мы - высоко, фашисты в нас не попадут. - Он ещё шире улыбнулся и добавил весело: - Будем живы - не помрём, а помрём - так спляшем!

От этой улыбки лётчика, от его шутки и нам, молодым солдатам, стало немного спокойнее. А тут ещё самолёт, видимо, уже пролетел линию фронта, и разрывы зенитных снарядов за окном прекратились. И снова только мерно гудели моторы. Правда, теперь за окнами было уже не так темно. Начинался рассвет.

Рассвет - самое удобное время для высадки десанта. В сером небе парашюты почти незаметны.

...И опять Коля Исаев повис на чём-то, не долетев до земли. Только теперь его парашют зацепился не за трубу, как тогда, когда он познакомился с Прасковьей Кузьминичной, а за верхушку высокой сосны. Тут Коля, конечно, не стал ждать, пока его накормят борщом и кашей, а поскорее освободился от подвесной системы и спустился на траву.

Откуда-то справа закричала кукушка, но Коля знал, что это никакая не кукушка, а солдат Новосёлов подаёт условный сигнал. Коля тоже крикнул: "Ку-ку!.." Слева по-птичьи свистнул солдат Васильченко, сзади, как филин, гугукнул Вася Лобач, и скоро весь наш артиллерийский взвод десантников истребителей танков - снова собрался вместе.

Недалеко на поле мы отыскали одну свою сорокапятку, вторую нашли в кустах у ручья. Обе спустились сюда на огромных грузовых парашютах.

Вскоре к нашему взводу присоединился взвод пехотинцев. Мы знали, что где-то справа и слева в эти минуты приземлилась на парашютах вся наша гвардейская бригада.

Теперь мы были силой, теперь можно было воевать.

Артиллеристы с пехотинцами, пока еще не совсем рассвело, должны были захватить небольшую деревушку, а утром, когда наши войска начнут наступление с фронта, преградить отступающим фашистам дорогу через эту деревню.

Для врага это, конечно, окажется полной неожиданностью, и в испуге он побросает всю свою технику, лишь бы уйти от окружения.

Но сначала надо было занять эту деревню.

Солдаты двигались так незаметно, что никакой самый зоркий вражеский часовой не мог даже догадаться об их приближении.

Коля волновался больше всех - он вызвался показывать дорогу, потому что знал эту деревню очень хорошо, здесь жила его родня: бабушка с дедушкой, двоюродный брат Толик с родителями. Как раз два года назад, перед самой войной Коля приезжал сюда погостить. Здесь он подружился с местными ребятами, ходил с ними в лес по грибы и по ягоды, купался в реке Бухчилке, с пригорка запускал с ними воздушного змея...

Вон он, этот пригорок...

Сейчас за кустами станет виден первый деревенский двор с домом, где жили дед Никанор и бабка Пелагея. Сейчас... Сейчас... Потом покажется дом Бобковых. За ним - Ляховых. Надо только миновать эти кусты и подняться на пригорок... Сейчас...

Поскорее бы увидеть свой дом!

Коля выполз на пригорок и... остановился, ничего не понимая.

Там, где должна была быть деревня, её не оказалось. Не было дома деда Никанора и бабки Пелагеи, не было дома Бобковых, дома Ляховых, и дома его дедушки и бабушки тоже не было. Там, где раньше стояли эти дома, теперь торчали одни чёрные, закопчённые печи, а вокруг них в сером пепле валялось то, что не могло сгореть, - железные погнутые кровати, помятые самовары, разбитые чугунки, обломки швейных машин. И ни одного живого человека.

Стояла тяжёлая тишина, какая может быть, если плотно зажать ладонями уши. Ни звука, ни голоса, ни скрипа - ничего.

И вдруг Коля услышал быстрые, глухие удары - тук-тук, тук-тук, тук-тук!.. Это стучало его сердце. Как тогда, когда он в первый раз прыгал с парашютом.

Потом Коля услышал тяжёлое дыхание своих товарищей, они втащили сюда на пригорок пушку и теперь молча смотрели на то, что когда-то было деревней.

Неожиданно они услыхали человеческий голос:

- Сынки...

Сначала солдаты не видели никого.

- Сынки, тута я...

Теперь они разглядели старика. Он лез к ним из подвала.

Дома фашисты сожгли, но остались ямы погребов, и в одной из таких ям прятался дед Савелий.

Николай Яковлевич узнал его сразу, хотя тот очень похудел и зарос седой щетиной.

- Дядька Сава, - негромко спросил Коля, - это ты, что ли?

Дед вздрогнул. Никто из этих молодых солдат не мог знать, как его зовут. Он обвёл всех покрасневшими от дыма глазами и вдруг часто заморгал.