Сильвен Райнер - Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон

Жители Бока Горда, старого порта Буэнос-Айреса, начинают узнавать Эву Дуарте. На нее неудачи действуют иначе, чем на ее товарок, которые, не добившись успеха в театре или кино, опускаются на дно, куда их сметает проституция и алкоголизм. Раз не удалось подняться до уровня актрисы, Эвита решает пробиться на сцену другим путем.

В Буэнос-Айресе было много ночных клубов. Не составляло труда добиться права провести пять-десять минут на их сценах, исполняя песенки. Достаточно научиться аккомпанировать себе на гитаре, не стараясь выходить за рамки жанра. Для настоящей актрисы необходимость обратиться к мюзик-холлу была бы, вероятно, крушением, но в кабаре открывалась перспектива, неудержимо привлекавшая Эвиту. Ей предоставлялась возможность предстать перед аудиторией, в сто раз более многочисленной, чем публика театральных залов.

В ночные клубы «Золотой порт», «Гонг», «Табарис», «Амбассад» Эвита проникла без труда. Эти заведения не придавали большого значения выбору зрелища. Представление всегда служило лишь фоном для аристократов, которые приходили, чтобы провести время в обществе себе подобных. Посетители пили, вели застольные беседы, ковырялись в тарелках. Нужно было развлечь их между двумя кусочками изысканного блюда, не обременяя излишней назойливостью.

Перед этой избранной публикой Эвита испытала необычайный подъем. Выступая здесь, Эвита имела больше шансов, чем кто бы то ни было, так как ей был неведом страх. Страх и трепет — это биение сердец людей восторженных, влюбленных, тех, кто охвачен творческим волнением. Ничего подобного не посещало душу Эвы Дуарте. Она была чужда искусству, как голодающий отлучен от гастрономических радостей. Для нее огни рампы сливались с блеском высшего общества.

На сцене элегантных ночных клубов Эве Дуарте казалось, что она вознесена на пьедестал перед людьми, о встрече с которыми давно мечтала. Лицо ее озарялось сиянием. У Эвиты возникало ощущение, что она не просто зарабатывает на жизнь, а проникает, наконец, в заветное хранилище сокровищ. Она пела, стараясь изо всех сил, от всего сердца. Постепенно исчезли крикливость и необузданность в ее манере исполнения. Мечта о голубой крови так чудодейственно преобразила Эвиту, что она не видела зала, не слышала звона посуды. Отважное спокойствие с успехом заменило лирический талант и вознесло ее выше всех прочих статистов, дрожавших от волнения при одной лишь мысли о появлении перед подобной публикой.

Эвите понадобилось несколько недель, чтобы осознать свою ошибку. Эти люди, заполнявшие роскошные залы, ее не видели. Они не были ее гостями, ее публикой. Казалось, никто не может тронуть их сердца. Иногда они кивали издалека, сидя за своими волшебными столами, но их улыбки, которые Эве казались ободряющими, превращались вдруг в равнодушные гримасы пресыщенных сибаритов. Точно так же улыбались они фарфоровой посуде и ярким огням.

Ночные клубы, удивительным образом успокоившие на время ее ненасытную жажду успеха, стали для Эвы Дуарте источником тоски и терзаний. Дамы с обнаженными плечами, увешанные сверкающими драгоценностями, стали казаться ей смертельными врагами, которых она мечтала растерзать.

Высшее аргентинское общество с удовольствием демонстрирует свое богатство. Чтобы попасть в этот мир, беззаботный и мрачный одновременно, недостаточно быть смазливой блондинкой, пощипывающей струны гитары. Нужно обладать табунами лошадей, тысячами голов скота, сотнями гектаров земли и драгоценными украшениями в неисчислимом количестве. «Сиркуло де Армас» — клуб, куда допускаются только владельцы первых ста состояний страны, и никакой талант, никакое изящество, не подкрепленные солидными капиталами, не могут предоставить сюда пропуск.

7

Центр Буэнос-Айреса пересекает совершенно прямая улица длиной в двадцать один километр. В самом сердце этого центра, в квартале резиденций и контор, находится крошечный пятачок — гордость столицы, сверкающая своими безжалостными огнями. Отели «Альвеар» и «Ла Пласа» наблюдают, как собравшаяся здесь аристократическая толпа рассаживается на катера, чтобы отправиться в Пунта дель Эсте на пляж с разноцветными матрасами, где неумолчно звенит смех дикарей-миллионеров.

Убедившись в конце концов, что не может пробиться в высшее общество, Эва Дуарте обращает свой взор на самых бедных тружеников, портовый люд и обитателей трущоб. Она начинает демонстративно посещать тех, кого еще вчера избегала. Проводит время в их кабачках, пробует их вино и колбасу. Грязные воды порта становятся вдруг милее ее взору, чем опаловая волна, набегающая на песок пляжа Пунта дель Эсте. Эвита замедляет шаг перед деревянными домами, покрытыми волнистой жестью, перед кабачками, где жарят рыбу и мясо, перед уличными художниками, которые с любовью живописуют язвы общества, а сами питаются лягушками и дарами моря.

Эвита самозабвенно смешивается с простым людом. С ее стороны это месть, но те, кому она мстит, не обращают на это никакого внимания, как не обращали внимания на песни и улыбки, которые она им доверчиво расточала. И все-таки Эвита окунулась в гущу народа не потому, что отказалась от погони за славой. Интерес к народу — всего лишь ее снобизм, болезненный и неистовый.

Обитатели двадцати пяти домов, составляющих артистический район Буэнос-Айреса, не избавились от Эвиты, пустившейся на поиски славы с целомудрием монашки и алчностью торговки. Теперь она не заботится ни о чем, кроме сохранения своей формы и похудания. Она не пьет, не курит, не флиртует, оставаясь суровой и холодной. Оставляет у массажиста жалкий гонорар статистки.

Хотя Эвита не завоевала ночной Буэнос-Айрес своими артистическими подвигами, но, по крайней мере, стала знаменитостью мира приемных и кулуаров благодаря острому язычку. Эва Дуарте манипулирует жаргоном злачных мест, как самая прожженная проститутка. Мужчины должны преклоняться перед гордячкой со змеиным языком. Эва Дуарте из Чивилькоя никогда не станет служить им подстилкой.

Начинающие актрисы жили обычно по двое в одной комнате, и не столько ради экономии, сколько из-за стремления делиться своими надеждами и переживаниями с наперсницей. Эва Дуарте делила комнату с городской девушкой, своей ровесницей по имени Ампаро Флореллес.

Восемнадцатилетняя Ампаро была повыше Эвиты, обладала более округлыми формами и веселым нравом. Свободное время Ампаро не проводила в постели, как Эвита, а стирала, шила и штопала, пела, создавая атмосферу домашней жизни. Любой пустяк переполнял ее радостью: письмо подруги, взгляд незнакомца, птица на карнизе. Именно Ампаро подбадривала Эвиту, заставляла ее вовремя поужинать, заниматься собственной внешностью. Ампаро наполняла весельем маленькую комнату, с рвением наводила порядок, не чувствуя себя при этом служанкой Эвиты.