Валерий Шубинский - Ломоносов: Всероссийский человек

Не слишком печалясь о поражении, Петр отправился на другой театр военных действий — в Польшу, а оттуда — в Дрезден и Карлсбад, где лечился на водах. Предполагаемый день рождения Ломоносова Петр встретил в Кёнигсберге. Оттуда он отправил в русское посольство в Голландии депешу, в которой упоминал о необходимости более тесного союза с этой страной. Оттуда — через Мемель, Ригу, Ревель, подолгу останавливаясь в каждом городе, — он под Новый год наконец добрался до Санкт-Питербурха. Это еще не столица: переезд туда двора и правительства начнется лишь в следующем, 1712 году. Пока что шла работа по прокладке Большой Першпективной дороги, позднее — Невской першпективы, потом — Невского проспекта, от города к основанному годом раньше Александро-Невскому монастырю…

Ломоносову исполнилось десять лет, когда Россия со Швецией заключили мир, а Сенат преподнес Петру титулы Императора, Великого и Отца Отечества. Тринадцать — когда Петр учредил Академию наук. Спустя всего несколько месяцев царь-великан, проводив в путь камчатскую экспедицию Беринга, распрощался с этим миром. Два года спустя не станет его супруги и наследницы. Ломоносову будет шестнадцать, когда двенадцатилетний Петр II сошлет в Березов «полудержавного властелина» Меншикова и вернет столицу в Москву. Три года спустя туда придет с рыбным обозом молодой помор. Но императора-отрока в живых он уже не застанет: тот умрет несколькими месяцами раньше.

Впрочем, до тех пор Михайле Ломоносову предстоит увидеть и узнать еще многое.

28 декабря 1714 года Петр отдал архангельскому вице-губернатору следующее распоряжение: «Объявите всем промышленникам, которые ходят на море для промыслов своих на лодьях и кочах, дабы они вместо тех судов делали морские суда, галиоты, гукоры, каты, флейты, кто из них какие хочет, и для того (пока они новыми судами морскими справятся) дается им сроку на старых ходить только два года, а по нужде три года…»

Строить новые корабли старого образца запрещалось под угрозой штрафа. Только гукоры, галиоты и флейты. Типичное петровское цивилизаторское самодурство. Указ был нелепый и невыполнимый. На старых кораблях продолжали плавать, более того, запрещенные лодьи, кочи, карбасы и соймы продолжали строить, не страшась штрафа. Чертежи судов европейского образца, посланные в Архангельск, лежали невостребованными. Причиной был не просто консерватизм поморов: широкие, почти круглые по форме кочи, конечно, уступали европейским кораблям по быстроходности, зато могли дрейфовать зимой, будучи выдавленными на лед, которым более узкие корабли были бы просто раздавлены. Именно такие древние корабли послужили образцом для Нансена при постройке «Фрама».

Но не в обычае Петра было сдаваться и позволять своим подданным делать, что они пожелают. В 1719 году он издал новый указ: все корабли старого образца «заорлить» (то есть заклеймить государственным гербом) — «и дайте на тех заорленных доходить». Подход несколько более либеральный, чем прежде… Зато за строительство нового корабля древнего поморского образца полагались теперь каторжные работы. Это тоже плохо подействовало — старинные лодьи строились и ходили по Белому морю еще полтораста лет. Но в первый момент поморы, видимо, испугались. Строить судна старого типа было боязно, новые — непривычно.

И вот тут-то Василий Ломоносов — небогатый промышленник, кормщик на чужих судах — понял: настал его час.

Как сообщается в примечании к первой биографии Ломоносова, составленной М. И. Веревкиным, отец ученого «первой из жителей сего края состроил и по-европейски оснастил, на реке Двине, под своим селением, галиот и прозвал его Чайкою: ходил на нем по сей реке, Белому морю и Северному океану для рыбных промыслов и из найму возил разные запасы, казенные и от частных людей, из города Архангельского в Пустозерск, Соловецкий монастырь, Колу, Кильдин, по брегам Лапландии, Семояди и на реку Мезень».

По документам судно Василия Ломоносова было не галиотом (двухмачтовым судном с небольшой осадкой, годившимся лишь для неглубоких голландских каналов), а упомянутым уже гукором (hoeker; в России их называли также «укеры», «гукари», «гики»). Это тоже парусный грузовой двухмачтовик, правнук голландской рыбачьей лодки, но с более глубокой осадкой и круглой кормой. В Европе гукоры использовались как военные транспортные суда. Команда на таком судне обычно состояла из семидесяти человек. Сколько точно народу было на корабле Василия Ломоносова — неизвестно; неизвестны и имена этих людей. Возможно, некоторые из них были не наемными работниками, а пайщиками, совладельцами судна. Как резонно предполагает А. А. Морозов, собственные средства на постройку и оснащение большого корабля у Василия Дорофеевича найтись едва ли могли. Речь идет о 400–500 рублях, между тем общий доход даже от очень удачной путины составлял всего 150–160 рублей.

Кроме рыболовства, доходы Ломоносова-отца связаны были в основном с транспортными подрядами. Русские люди, жившие в «беспашенных» местах — на Терском берегу, на Мурмане, на Мезени, на Печоре, — зависели от поставок «провианта» из устья Двины. Это был прообраз нынешнего «северного завоза». Сведения, приведенные Веревкиным, подтверждаются документально — записями в «Книге записной Архангелогородских привальных и отвальных и других сборов» и другими казенными бумагами. Как мы уже упоминали, среди клиентов Василия Ломоносова со товарищи было, между прочим, «Кольское китоловство» — созданная в 1723 году частно-государственная компания. Гукор «Чайка» доставлял из Кольского острога в Архангельск бочки ворвани и мешки с добытой от ее продажи разнообразной валютой[6].

Постепенно Василий Ломоносов разбогател — «нажил кровавым потом», как выражался его сын, «довольство по тамошнему состоянию». Вроде бы у него появились, кроме «Чайки», и другие корабли; об этом пишет в биографии Ломоносова Б. А. Меншуткин; есть упоминания о принадлежавшем ему корабле «Михаил Архангел». В честь именин сына? «Довольством» своим он был обязан, однако же, не только собственному «кровавому поту», но и обстоятельствам эпохи. У него не было причин роптать на царя-преобразователя, которого, между прочим, ему приходилось видеть в юности. Во время приезда Петра в Архангельск в 1700 или 1702 году Василий Ломоносов был свидетелем следующей сцены. Голенастый царь, осматривая барки с товаром, привезенным из Холмогор, оступился и упал в барку с глиняными горшками. «Горшечник, которому судно сие принадлежало, посмотрев на разбитый свой товар, почесал голову и с простоты сказал царю:

— Батюшка, теперь я не много денег с рынка домой привезу.