Леонид Млечин - Крупская

«Все, кто знал Владимира Ильича, — рассказывал его брат Дмитрий, — помнят, как менялось у него настроение. То веселый, смеющийся заразительно, как ребенок, увлекающий собеседника быстрым бегом своей мысли, хохочущий без конца, до слез. То мрачно сдержанный, строгий, ушедший в себя, сосредоточенный, властный, бросающий короткие, резкие фразы, углубленный в разрешение какой-то трудной, важной задачи».

Ленин умел приятно улыбаться и располагал к себе собеседников, вспоминали русские эмигранты, но от его заливистого смеха становилось не по себе.

«У Ленина глаза были карие, в них всегда скользила мысль, — вспоминала революционерка Александра Михайловна Коллонтай. — Часто играл лукаво-насмешливый огонек. Казалось, что он читает твою мысль, что от него ничего не скроешь. Но “ласковыми” глаза Ленина я не видела, даже когда он смеялся».

Он мучился бессонницей, его одолевали головные боли. Утро у него всегда было плохим. Бросалась в глаза его маниакальная забота о чистоте, ботинки он начищал до блеска, не выносил грязи и пятен.

В Шушенском они прожили год и восемь месяцев. Здесь лето жаркое, а зима холодная — до минус сорока градусов. Ленин устроил себе каток и катался на коньках. Крупская писала о муже: «Я помогала ему в работе чем и как могла». Она была первым слушателем и читателем всего им написанного. Помогла перевести с английского языка книгу Сиднея и Беатрисы Вебб «Теория и практика английского тред-юнионизма». Вдвоем всего за две недели они перевели с немецкого книгу видного социал-демократа Карла Каутского «Бернштейн и социал-демократическая программа. Антикритика». Своим четким почерком Надежда Константиновна переписывала и рассылала то, что опубликовать было невозможно.

Крупская сообщала из Шушенского свекрови: «Английским языком занимаюсь, читаю, письма пишу, в Володину работу суюсь, гулять хожу, пуговицы пришиваю… Живем мы теперь совсем хозяйственно: обложились навозом, окна вставили, удивительную фортку устроили, сад около дома насадили и забором его огородили».

В Шушенском в 1899 году она и сама написала брошюру «Женщина-работница» — о положении трудящихся женщин в России. Она знала, как им помочь: «Только полная победа рабочих, стремящихся к замене теперешнего строя социалистическим, окончательно освободит женщину». Брошюру отпечатали в 1901 году в Мюнхене без указания имени настоящего автора (на обложке напечатано «автор — Н. Саблина», этой фамилией Крупская иногда пользовалась — в юности она бывала в дачном месте Саблино под Петербургом) и тайно доставляли в Россию.

Здесь брошюру переиздали в нелегальной типографии. Экземпляры попали в полицию. Петербургский комитет по делам печати обнаружил в брошюре признаки преступления, предусмотренного статьей 128 уголовного кодекса: «Оказание дерзостного неуважения верховной власти или порицание установленного основными государственными законами образа правления».

Возбудили уголовное дело против неустановленного автора. Но прекратили по амнистии в связи с 300-летием дома Романовых. Преступную брошюру уничтожили «посредством разрывания на мелкие части».

В первую программу Российской социал-демократической рабочей партии (1903 год) записали важные для революционерок требования: освобождение женщин от работы до и после родов, создание яслей на предприятиях для грудных детей, введение перерывов для кормящих матерей, запрет на работу детей до шестнадцати лет, обязательное образование всех детей обоего пола, снабжение неимущих детей пищей, одеждой и учебниками за счет государства.

Двадцать девятого января 1900 года срок ссылки Ленина истек. Через Минусинск они с Надеждой Константиновной добрались до Ачинска, где сели на поезд и доехали до Уфы. Там Крупской осталось отбывать еще год — под гласным надзором полиции. Она вела занятия в рабочих кружках. Давала частные уроки, чтобы заработать на жизнь. Поселилась в доме 78 на углу улиц Тюремной и Жандармской. Этот адрес был поводом для шуток.

Десятого марта 1900 года потомственный дворянин Владимир Ильич Ульянов обратился с прошением к директору Департамента полиции: «Окончив в настоящем году срок гласного надзора, я вынужден был избрать себе для жительства из немногих разрешенных мне городов город Псков, ибо только там я нашел возможным продолжить свой стаж, числясь в сословии присяжных поверенных. В других городах я бы не имел никакой возможности приписаться к какому-либо присяжному поверенному и быть принятым в сословие местным окружным судом, а это равнялось бы для меня потере всякой надежды на адвокатскую карьеру.

Будучи вынужденным поселиться в городе Пскове, я позволяю себе повторить ходатайство моей жены и моей тещи о разрешении моей жене, Надежде Константиновне Ульяновой (урожденной Крупской), отбывать оставшуюся еще ей треть назначенного ей срока гласного надзора не в Уфимской губернии, а в городе Пскове».

Ленин ссылался и на то, что в Уфе его жена не может найти себе работу — преподавательскую: «Следовательно, мне придется содержать ее из своего заработка, а я могу рассчитывать теперь на самый скудный заработок (да и то не сразу, а через некоторое время) вследствие почти полной потери мною всех прежних связей и трудности начать самостоятельную юридическую практику… Необходимость содержать в другом городе жену и тещу ставит меня в безвыходное положение и заставляет заключать неоплатные долги. Наконец, я в течение уже многих лет страдаю катаром кишок, который еще усилился вследствие жизни в Сибири, и теперь я крайне нуждаюсь в правильной семейной жизни.

На основании изложенного я имею честь покорнейше просить разрешить моей жене, Надежде Ульяновой, отбывать оставшийся ей срок гласного надзора не в Уфимской губернии, а вместе с мужем в городе Пскове».

Департамент полиции ответил отказом. Жизнь в Пскове, откуда недалеко до обеих столиц, трудно было рассматривать как ссылку. Но Ленину и в Пскове одному было неинтересно. Он поехал в Санкт-Петербург, хотя въезд в столицу ему запретили.

«На другой день утром, — вспоминал его брат, — когда Владимир Ильич вышел из квартиры, где ночевал, его внезапно схватили. Как он рассказывал, “один за правую руку, другой — за левую, да так взяли, что не двинешься”. Отвели в градоначальство — и в камеру. Сидеть было очень скверно. “Инсекты не дают покоя ни днем, ни ночью, — рассказывал Владимир Ильич, — и вообще грязь невозможная, а кроме того, ночью шум. Ругань; как раз около камеры усаживаются каждую ночь в карты играть городовые, шпики”».

Ленина продержали за решеткой десять дней, с 21 по 31 мая 1900 года. Полицейский забрал у него заграничный паспорт. Но Ленин строгим голосом пригрозил, что станет жаловаться, и тот паспорт вернул. Святые времена…