Дмитрий Зимин - От 2 до 72 Книжка с картинками
– И как из этой ситуации выходить?
– Не знаю. Вот я до самого последнего времени с молодежью работал, стипендии давал студентам, создал фонд "Династия" для поддержки фундаментальной науки, физиков-теоретиков, математиков. Я хотел, чтобы молодые талантливые люди не уезжали за границу, чтобы они оставались работать здесь, в России. А теперь у меня пропали аргументы. Вот Ходорковский не хотел отсюда уезжать. Он никакого запасного аэродрома не создал. У него здесь и жена, и дети, и отец, и мать. Он весь был здесь! А теперь на его примере все талантливые, амбициозные, умные, активные, порядочные люди увидят, что в этой стране им дороги нет.
Я еще раз говорю: я до последнего времени был оптимистом. Тратил личное состояние на благотворительные программы. А теперь всерьез задумываюсь: а не впустую ли все это? Может, это безнравственно – призывать молодых оставаться жить в России? На что я их обрекаю? На Басманный суд? Я врагу своему не пожелаю очутиться в Басманном суде.
– Вам не кажется, что лидеры нашего бизнеса во многом сами виноваты? Не расплачиваются ли они за то, что не возвысили голоса раньше?
– Я не виню тех коллег по бизнес-сообществу, кто был осторожен в словах. Если бы я по-прежнему оставался хозяином "Вымпелкома", если бы за мной стояли десять миллионов абонентов "БиЛайна", 15 тысяч сотрудников компании и членов их семей, я бы, наверное, тоже не смог позволить себе роскошь выступать с жесткими речами в адрес властей. Поэтому-то я и говорю, что субботнее заявление очень смелое.
Вообще-то я и раньше подозревал, что творится что-то неладное. Когда НТВ громили, когда ТВ-6 громили. Но тогда какие-то были иллюзии. Ладно, думал я, все дело в личном отношении Путина к Гусинскому... Ах, как же я не мог понять тогда, что дело не в Гусинском, дело в методах, которыми действуют власти. А сейчас плакать хочется. В конце своего жизненного пути... Знаете, что написал еще один хороший поэт – Борис Чичибабин?
Тебе, моя Русь, не Богу, не зверюмолиться – молюсь,а верить – не верю.
Глава 2. Вернусь к фотографиям детства…
Я увлекся фотографией в классе пятом. Первым моим фотоаппаратом был «Фотокор». Вот он, на снимке в зеркало. Да-да, наводка на резкость по матовому стеклу, стеклянные пластинки, металлические кассеты на одну пластинку, съемка, как правило, со штатива, ванночки для проявления при красном свете, контактная печать. Вскорости мама частично вняла моему нытью о реализации мечты – «ФЭД и велосипед». Сперва появился купленный в комиссионке довоенный ФЭД, с которым я потом не расставался много лет. Мне было тогда известно лишь одно место в Москве, где можно купить пластинки, пленку, фотобумагу и реактивы, – «Военторг» на Воздвиженке. Однако туда пускали только по каким-то пропускам. Впрочем, не очень долгое упрашивание недалеко от входа в магазин: «Тетенька, проведите меня с собой», обычно решало эту проблему. (А вот к «дяденькам офицерам» я почему-то обращался значительно реже.) Деньги на эти покупки частично выпрашивались у мамы и родственников, частично образовывались за счет экономии на школьных завтраках. Памятный эпизод тех лет – проигрыш всех накопленных за месяц денег в шахматы. Особо обидно было то, что я же и был основным заводилой азартной игры в блиц на деньги.
Вот один из немногих сохранившихся снимков тех детских лет. Это 1946 год, пионерлагерь вблизи станции «Заветы Ильича». Моя рожица – единственная во втором ряду. Остальные ребята – кто из старших отрядов, а кто и пионервожатые. Помнится, что кое-кто из них уже покуривал. Кажется, и я тогда впервые попробовал и вскоре после этого закурил всерьез, а бросил, когда мне было уже за семьдесят. Это снимок запечатленные на нем ребята никогда не видели. Вот, публикую его сейчас, когда прошло более 60 лет.
А вот некоторые школьные фотографии.
Верхние снимки сделаны в 1947 году мною, семиклассником, во дворе 61-й школы. Это в Плотниковом переулке, почти напротив начала Кривоарбатского. Сейчас там, кажется, детский сад. Школа была, разумеется, мужская и почему-то семилетка. Заметная часть нашего седьмого класса (вот он, на снимке) перешла в восьмой класс 59-й школы, которая и по сей день живет и, надеюсь, здравствует в Староконюшенном переулке. (Ловлю себя на мысли, что мне приятно даже произносить названия арбатских переулков.)
На групповом снимке среди школьников нашего класса замечательный педагог – учительница истории Августа Ефимовна Лежава. Спустя много лет ее упоминает в своей книге известный актер театра «Современник», а тогда – наш одноклассник Игорь Кваша. На фото он через одного от учительницы, третий справа.
Мужчина в гимнастерке на снимке, сделанном во дворе школы, – наш учитель математики Борис Дмитриевич Демидов (Диамидов?). Мы его любили. Фронтовик. Не стеснялся, хотя редко и лишь сильно разозлившись, отвесить крепкую оплеуху или взять кого-то из нас за шкирку и швырнуть в дверь, которую приходилось открывать своим лбом или чем придется. Я, в виду моих скромных массо-габаритных характеристик, был удобен для таких процедур и в шестом классе был однажды воспитуем таким образом. Наказание запомнилось. В целом, как справедливое, а вот за что – забылось.
В седьмом классе наказания стали более цивилизованными, но какими-то более обидными. Входя в класс, Борис Дмитриевич скучным, спокойным голосом произносил: «Зимин за дверь, Стариков в угол, здрасте, садитесь». И так несколько (!) дней подряд. Такое наказание делалось не в порыве гнева, а как-то заранее, обдуманно. Наверное, поэтому воспринималось более болезненно, чем данная сгоряча оплеуха. На мой жалобный лепет: «Борис Дмитриевич, вы же меня третий день выгоняете, я уже исправился», – последовала реплика: «Не третий, а второй». – «Ну как же так, третий, – возражаю я, – вчера я сам на ваш урок не пришел». – «А это не считается». (Между прочим, я об этих эпизодах школьной жизни напрочь забыл. Мне о них напомнил, спустя лет тридцать после описываемых событий, один мой друг и, тем не менее, отличник, который виден рядом с Борис Дмитриевичем на фотографиях школьного двора. Он это запомнил, хотя сам подобным процедурам не подвергался. Вот что значит память отличника.) Стариков считался в нашем классе представителем соседнего школе двора, за которым установилась слава самого хулиганистого в районе. Кажется, именно этот двор упомянут Рыбаковым в его «Детях Арбата». От Старикова мы были наслышаны о многих лихих событиях. От него же мы услышали красочный и волнующий рассказ о впечатлениях от полового акта. Он честно предупредил, что это не его собственные впечатления, а пересказ дворовых приятелей. Стариков иногда промышлял срезанием сумок-авосек, висевших почти за каждым окном. Холодильников ведь тогда не было. Добирался он до этих авосек по пожарным лестницам и карнизам, демонстрируя чудеса смелости. Часть добытого приносил в класс. Один или два раза угощал нас «коммерческим мороженным», которое виртуозно крал из картонных коробок около коммерческого магазина на Смоленской площади. Сейчас там гастроном «Седьмой континент». Коммерческие магазины открылись вскоре после войны, но до отмены карточной системы. В них отпускали продукты без карточек, но по заоблачным для нас ценам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});