Иван Спирин - Записки военного летчика

- Выводите свой самолет, пойдете в воздух.

Сомову не везло. Это он в последний раз усадил самолет на учебную школьную машину «Авро» и едва не раздавил инструктора вместе с учеником. К счастью, раздавлена была только машина, люди остались целы. Этот случай серьезно повлиял на неудачника, и он с тех пор шел в воздух неохотно, с опаской.

Выслушав приказ комиссара, Сомов заволновался. Отойдя в сторону, он тихо спросил механика:

- Кто это с комиссаром?

- И не говори, товарищ Сомов, большое начальство, почти наркомы, - ответил тот.

Сомов еще больше засуетился. Сначала бросился почему-то в противоположную сторону, но, сделав несколько шагов, быстро, словно опомнившись, повернул к своему ангару. Вскоре он подрулил к группе гостей.

- Ну вот, пожалуйста, летите, - предложил комиссар нашему старому знакомцу.

Тот замялся и начал было свое привычное:

- С удовольствием, да вот, видите ли, контузия, нога болит…

- Да брось ты, - прервал его товарищ. - Нога, контузия… Садись и лети. Чего зря ездить на аэродром, людей от дела отрывать.

Уговоры, сдобренные изрядной дозой иронии, подействовали. Гость нехотя согласился, надел на голову огромную каску, в каких тогда летали летчики, и полез в самолет. Его привязали ремнями. Сомов пошел на взлет.

Лопин сделал два полета, покатал двух гостей и, оставив свой самолет, стоял с ними. Летчик бойко рассказывал [22] об авиационном искусстве, показывал на самолеты, кружившие в воздухе, и объяснял, что за фигуры они проделывали. Его довольные и веселые собеседники делились впечатлениями от первого полета.

- А где наш самолет? - вдруг спросил один из них.

Лопин обвел небо глазами.

- Наш? Да вот он, - и быстро указал на какой-то летящий самолет.

На самом же деле Сомова над аэродромом не было.

Прошло еще несколько минут. Сомову давно бы пора возвратиться, а его все нет. Попрежнему на поле и в воздухе гудели самолеты. Садились, взлетали, кружились и кувыркались над аэродромом.

- Вот переворот через крыло, - рассказывал Лопин. - Он делается так…

Следовали столь специальные подробности, что гости вряд ли что-нибудь понимали.

- А где же наш самолет? - опять спросили они у Лопина.

Тот и сам беспокоился. Все мы уже тревожились за Сомова.

Лопин натянуто улыбнулся и переспросил:

- Наш? - Он опять метнул взгляд на небо и ткнул пальцем в первую попавшуюся машину. - Да вот он. Сейчас, вероятно, пойдет на посадку.

В это время раздался оглушительный взрыв и треск. Мы взглянули и ахнули. На середине поля стоял столб пыли. Сквозь нее виднелась бесформенная груда обломков самолета.

- Это не наш? - в один голос тревожно спросили гости.

- Нет… Нет… - с деланным спокойствием заявил Лопин. - Наш вон летит. Сейчас сядет.

Из ангара выскочил механик Сомова. Он с испуганным лицом бежал к месту происшествия. Лопин знаком задержал его и незаметно для приезжих шопотом спросил:

- Кто?

- Сомов, - бледными, дрожащими губами тихо пролепетал механик.

Лопин воспользовался тем, что гости на минуту забыли о нем, быстро ретировался, зашел за угол здания [23] и оттуда бегом пустился к своему ангару. Там были вторые аэродромные ворота, через которые можно было выйти на улицу.

Подбегая к месту происшествия, мы увидели, как от груды обломков отделился человек в комбинезоне и шлеме. Он на ходу отвязывал пристегнутый к ноге высотомер. Отстегнул его, бросил и метнулся к зарослям кустарника, окаймлявшим аэродром. Он бежал так, словно за ним гнались, по меньшей мере, сто африканских львов. Это был Сомов.

Все ясно - наш самолет опять сел на учебный «Авро». Сейчас большой исковерканный «Эльфауге» лежал на совершенно раздавленном учебном самолетике.

Среди обломков были еле заметны остатки кабины. В ней сидел наш гость. Вокруг бесновалась толпа механиков, принявших его за летчика.

- Сволочь, - кричали они. - Не видишь, что ли, куда садишься? Ремонтировать за вами не поспеваем. Бить таких надо…

Крики неслись со всех сторон. Стеной стояла отборная ругань. А воздушный турист сидел безмолвно. Высокая каска придавала его голове странную продолговатую форму. Рот был открыт, нижняя губа отвисла, из нее слегка сочилась кровь. Бледный, как полотно, он сидел неподвижно и, не моргая, смотрел в одну точку. Кольцо разъяренных механиков сужалось, и неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не подоспели мы и не крикнули:

- Начальство!

Это подействовало успокаивающе. Толпа с невероятной быстротой рассыпалась по сторонам. Место аварии опустело.

Сомовского пассажира отвязали, помогли ему вылезти из обломков. Он все так же, глядя в одну точку, едва покачивая головой, постоял, подумал и, тихонько прихрамывая на контуженную ногу, пошел. Навстречу ему спешили товарищи и наш комиссар.

- Ну, Как? Все благополучно? - спрашивали они наперебой.

- Да ничего, хорошо, - медленно и тихо произнес он. - А потом… потом кто-то меня за что-то ругал, - устало добавил он. [24]

Его усадили в автомобиль.

Сомов не являлся на службу два дня. Дома его тоже не было. Только на третий день его отыскали. Он приютился на скамейке в Петровском парке и здесь в одиночестве переживал неудачную воздушную прогулку с начальством. [25]

Инструктор

В летной школе случилось страшное происшествие: ученики выстрелом из мелкокалиберной винтовки убили петуха, принадлежавшего инструктору. Пусть читатель не удивляется столь неожиданному сочетанию: авиационный инструктор и… петух. В годы, о которых идет речь, старики-инструкторы летной школы часто обзаводились своим хозяйством. Заведет корову, козу, птиц, насадит огород и живет себе этаким «помещиком». Так было и до 1919 года и несколько позднее.

И вот инструкторский птичник остался без петуха. В школе начался переполох. Инструктор приказал немедленно собрать всю свою группу. Целых полтора часа он допрашивал всех вместе и каждого в отдельности, допытываясь, кто нанес изъян его хозяйству.

Ученики не поддавались, хранили молчание. Да и: сознаться было нельзя. Сознаться - это значило навлечь величайший гнев начальства, что, несомненно, отразится на ходе учебы.

Четыре месяца инструктор, горюя о петухе, упорно искал виновника его гибели. Он прибегал к тонким психологическим приемам. То усиленно запугивал учеников, то подделывался к тем, кого он считал слабохарактерными, способными выдать товарища. Он устраивал засаду на улице, ловил кого-нибудь вечером и с мрачной торжественностью изрекал:

- Все известно: петуха убил ты. Признавайся!…