Александр Родченко - В Париже. Из писем домой

Ну, пока, целую всех. Анти.

Милая Муличка! Нельзя ли прислать через дипкурьера, что должен сделать Ган или Вертов17, их лучшие куски киноленты? Здесь можно частным образом среди левых кино [мастеров] устроить просмотр: они мне покажут свои, а я им наши. Пиши, если это возможно.

Встретился с Эренбургом. Был еще в двух цирках, был в Лувре. Вообще, после обеда брожу, где только можно, спешно осматриваю. Писать, что видел, – некогда пока. Приеду – расскажу.

Устаю очень. Картины привез, кажется, зря…

…Выставка открылась, наши будут готовы примерно ю-15 мая, так что в конце мая думаю ехать домой. Маяковский, по-видимому, не поедет в Париж. Мне передавала Эльза Юрьевна18. На днях пойду к Леже и Пикассо.

Хочу твоего совета. Денег, по-видимому, у меня больше не будет. Купить ли 5-метровый «Септ»19 или зеркалку, или еще белья и одежды?

Самовар не присылай, ну их, ребята все равно, наверно, не едут20.

Что-то писем нет от тебя?

…Гран-Пале вышел замечательным. Клуб еще не готов, мебель готова, но очень тяжела. Еще осталось заново строить бутики для Внешторга, цвет и плакаты мои.

Привет всем. Мне так хочется работать там, а не здесь…Завтра еду в 12 в Аньер заканчивать последние чертежи по павильону для Госторга21.

Ты хотела выбрать из писем и поместить в журнал «Новый ЛЕФ», если можешь, сделай это.

Милая, еще месяц, и мы увидимся.

Ваша паршивая собака, которая уехала в Париж и не едет домой, а самой хочется.

…Что вы, черти, все христосуетесь с вашим праздником? Никаких праздников я не видел и не знаю, работал в ваш первый день и ел то же, что всегда. Все ждут от меня писем, писем, а адресов у меня нет, ну и пускай ждут… Дождь льет как из ведра, я приехал из Аньера, хорошо, что кожаное пальто. Эх, куплю хоть один аппарат, все же выполню свое задание привезти аппарат. Так вот, брось самовар, пришли полфунта чаю и, если можно, лучшие куски «Кино-Глаза».

Сегодня хожу и думаю, «да или нет» – покупать ли «Септ». Очень нравится. Наверно, завтра куплю. Лучше больше не буду ничего покупать себе.

Жалованье получаю 2800 фр. Заработал еще 1800 фр.

…Сегодня – 1 мая, и ни одного такси нет во всем Париже, только собственные, сразу улицы опустели. Понимаешь, ни одного, и все рабочие гуляют, как в большой праздник. Это так приятно здесь… как было приятно тогда слышать «Интернационал»…

Целуй Мульку и мать. Хомик.

В. Ф. Степанова – А. М. Родченко

Слушаю радио… Весенние мотивы. Сумерки… Нахожусь в состоянии лирическом. Во сне была с тобой, хочу быть наяву. Передают по радио Интернационал, целым оркестром, давно не передавали.

Никак не могу написать то, что мне хочется…

Мне печально, что ты там скучаешь. Все же хочется сказать, приезжай скорее.

Сейчас тороплюсь к Володе. Сдавать работу, 2 плаката и 4 перетяжки через улицу.

Целую тебя крепко.

Варст.

А. М. Родченко – В. Ф. Степановой

Купил «Септ» с часовым заводом, с Тессаром Цейса 3,5 на 6 метров, с 18 кассетами, с треножником, пленкой, печатной штукой и пр. Сижу и верчу… Он маленький, меньше моего фотоаппарата 9 х 12. Но беда – объектив с царапиной, завтра обменяю.

В хорошем футляре, и им можно снимать, как фотоаппаратом… Рад страшно…

…Хочу открытие, когда будет Красин, снять и прислать Вертову, – буду корреспондент «Кино-Правды» в Париже. Его фото с «Кино-Глаза» получил…

Сижу и любуюсь всем. Дураки и идиоты – у них так много всего, и дешево, а они ни черта не делают – «все любовь делают». Это у них так нежно называется.

Они и кино делают с этим. Женщины, сделанные капиталистическим Западом, их же и погубят. Женщина-вещь, это их погибель.

И женщины здесь действительно хуже вещи, они форменным образом сделаны, все: руки, походка, тело. Сегодня мода, чтобы не было грудей, – и ни у одной их нет… Сегодня мода, чтобы был живот, – и у всех живот. Сегодня мода, чтобы были все тонкие, – и все тонкие. Они действительно все, как в журнале.

Война и угроза Германии. Вот это единственно, что еще заставляет их что-то делать вне этого. А то бы они все «делали любовь».

Да ну их к черту… с вещами я вылечу пулей из этой страны, где республика строится на женщинах.

Ведь здесь масса театров, где целый вечер на сцене выходят, и ходят, и молчат голые женщины в дорогих и огромных перьях, на дорогих фонах, и больше ничего, – пройдет и все… и разные, разные и все, понимаешь, проходят голые, и все довольны… «а зачем»…

Вот их идеал – «разные» да голые… и молчат, и не пляшут, и не двигаются. А просто проходят… одна… другая… третья… пять сразу, двадцать сразу… и все…

Да я еще и не могу и написать точно, до чего «ничего», до чего это – «вещ и», до чего это, когда, оказывается, есть только один мужчина человек, а женщин нет человеков, и с ними можно делать все – это вещь…

Твой сын обменял «Септ» на другой, без царапины. Кроме того, купил 12 штук кассет, черный треножник и большую бутыль проявителя.

Ну, пока. Анти.

Милый Хомик!

Получил твое письмо от 27-го, ни числа, ни номера нет.

Пишешь, привези что-нибудь Льву Кулешову и Коноплевой22, а что бы? Ей-то «Коти», а ему что? Ручку, что ли? Что-нибудь куплю, а может, ты напишешь.

Приеду вместе с Дурново23 из кустарного, он тоже едет 1 июня, мне легче. Он хочет, чтобы я поработал в кустарном деле.

Ты там не хворай.

У меня неприятности по выставке отошли. Все же всем ясно, что берут от меня, и тот, кто берет, тоже знает.

Завтра с утра работа, самая горячка.

Сейчас полюбуюсь аппаратом и лягу спать.

Что бы купить Мулечке и матери?

Целую всех.

Милая Муличка!

Зарядил аппарат, завтра попробую снимать. Проявить можно отдать в магазине…

Я все жду от тебя письма с сообщением, получила ли ты фото и какие письма получила мои… Проходит день, два, я ничего, но на третий – берет тоска. Сегодня, придя к Полякову, мы застали у него Санина, режиссера, и вот что он говорит: что французы сначала с восторгом принимали русское искусство, а потом и сейчас испугались засилья и талантливости русских. Все они смотрят, все им нравится, а боятся.

Немцы выбрали Гинденбурга, а французы испугались, значит, опять монархия, опять милитаризм, угроза Франции, и я уверен, выберут от страха опять вроде Пуанкаре… И страшно, «14 миллионов убитых», и снова 1914 год… А англичане курят трубки и с презрением на все смотрят. Англичане в Париже, как в колониях, и не желают знать французский язык… и на магазинах написано «говорят по-английски»…