Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны

"Будущая война будет выглядеть совсем иначе, чем прошлая мировая война. Пехотные атаки и массовые кампании уже не представляют интереса. Больше не будем годами застревать в окопах по всему фронту. Я вам гарантирую. Это было вырождением войны". Взгляд Гитлера сделался пристальным, с маленькой остекленной веранды своего дома он смотрел на крутые склоны гор. "Мы будем действовать свободно — и снова обретем превосходство".

"Господин Гитлер, вы полагаете, что Германия подготовила секретные изобретения, которые способны сломать любое сопротивление, перед которыми не устоит даже французская "линия Мажино"?" — Альберт Форстер, гауляйтер Данцига, подмигнул мне — сейчас Гитлер усядется на своего любимого конька.

"Секретные изобретения заготовлены у всех армий. Но я сомневаюсь, что они имеют какое-либо значение", — ответил Гитлер. - Но это едва ли относится к нашим новым бронебойным снарядам". "И к применению электричества на войне — разве неправда, что оно создает принципиально новые возможности для атаки? — возразил Форстер.

А новые отравляющие газы, а бактериологическое оружие? Будут ли бактерии применяться в качестве оружия в будущей войне?"

"Народ, незаконно лишенный своих прав, может применять любое оружие, в том числе и бактериологическое". Голос Гитлера стал громче. "Я не испытываю угрызений совести и возьму то оружие, которое мне нужно. Новые отравляющие газы ужасны. Но нет никакого различия между медленной смертью за колючей проволокой и предсмертными мучениями пораженных газом или бактериями. В будущем народ восстанет на народ, а не армия на вражескую армию. Мы будет ослаблять физическое здоровье нашего противника, так же как мы ослабляем морально его волю к сопротивлению. Я думаю, впрочем, что у бактериологического оружия есть будущее. Мы еще не так далеко продвинулись, но уже производятся опыты. Я слышал, что они проходят успешно. Но применение этого оружия ограничено. Его значение — в истощении противника ДО войны. Наша основная война, впрочем, должна закончиться еще ДО начала военных действий. Я считаю, мы победим таким образом враждебную Англию. Или Америку".

"Мой фюрер, вы полагаете, что Америка снова будет вмешиваться в европейские дела?" — спросил третий из нас, молодой командир данцигских штурмовиков.

"Мы в любом случае будем препятствовать тому, чтобы она снова делала такие попытки. Есть новое оружие, которое на них подействует. Америка уже давно стоит на грани революции. Мне будет легко вызвать в Соединенных Штатах мятежи и беспорядки, так что у этих господ будет достаточно хлопот с собственными делами. Нам они в Европе не нужны".

"Вы сказали, противник будет заражен бактериями еще до войны. Как это можно сделать, когда кругом мир?" — спросил Форстер.

"С помощью агентов, безобидных туристов, это все еще самое надежное средство, единственно действенное в настоящее время, — продолжал Гитлер. — Кстати, вам следовало бы иметь в виду, что пройдет несколько недель, если не больше, пока размеры эпидемии станут заметны. Очевидно, бактерии могут применяться и в разгар войны, а именно, когда сопротивление противника пошатнется".

Наша беседа коснулась некоторых подробностей будущей газовой и бактериологической войны. Мы сидели на тесноватой веранде дома Вахенфельд на Оберзальцберге. Великолепный волкодав Гитлера лежал у его ног. Над приветливым зеленым косогором по ту сторону долины мерцали силуэты гор. Волшебное августовское утро дышало той терпкой, напоминающей о близкой осени ясностью, что всегда бодрит в Баварских горах. Гитлер напевал мотивы из опер Вагнера. Мне казалось, что он рассеян, лишен внутреннего равновесия. Едва собравшись что-то сказать, он тут же погружался в угрюмое молчание. Впрочем, время было трудное: национал-социализм приближался к своему самому тяжелому кризису. Партия попала в отчаянное положение. Но в каждом слове Гитлера звучала твердая убежденность в том, что он скоро будет у власти и поставит немецкий народ перед лицом новой судьбы. Мы говорили об окончании первой мировой войны — о том, какой трагедией обернулись для Германии все ее победы.

"Мы не капитулируем никогда, — воскликнул Гитлер. — Может быть, мы погибнем. Но мы возьмем с собой весь мир. "Муспилли. Мировой пожар".

Он напел тему из "Гибели богов". Наш юный друг из СА прервал молчание: по его мнению, наши противники тогда имели превосходство в вооружении — именно поэтому война закончилась для нас столь неудачно.

"От вооружения ничего не зависит, все и всегда зависит от людей, — указал ему Гитлер.

"Однако же новые изобретения и более совершенное оружие решают судьбы целых наций и классов. Не из этого ли вы исходили, мой фюрер, когда только что сказали, что будущая война будет происходить совсем иначе, чем предыдущая? Новое оружие, передовая техника изменят сам ход войны. Они отправят всю стратегию на свалку. А Германия сейчас как раз имеет превосходство в вооружении и передовой технике".

"Нет, стратегия не изменяется. По крайней мере, из-за новой техники. Это не так. — Гитлер оживился. — Что изменилось со времен битвы при Каннах? Что изменилось в законах стратегии в средние века благодаря изобретению пороха? Я сомневаюсь, что технические новшества имеют значение. Не бывало еще технических нововведений, способных надолго изменить законы ведения войны. За каждым изобретением по пятам идет следующее, которое сводит к нулю воздействие предыдущего. Конечно, военная техника развивается и она еще создаст много новинок, пока не достигнет абсолютного верхнего предела разрушительности. Но все это может обеспечить только временное превосходство".

Адольф Гитлер — солдат Западного фронта, ноябрь 1914. Он уклонился от службы в австрийской армии, поскольку она была "негерманской". Но когда в августе 1914-го в войну вступила Германская Империя. Гитлер записался добровольцем в Мюнхене. Война была для него великим, решающим событием, но он едва ли мог поделиться своими чувствами с однополчанами. Они высмеивали его за недружелюбность, нелюдимый характер, за то. что он не принимал участия в обычных развлечениях и проводил целые часы в одиноких мечтаниях

Подошел Гесс, в то время личный секретарь Гитлера, который отлучился в начале беседы, "Очевидно, господам не совсем ясно, каким образом Германия в будущем избежит многолетней позиционной войны, если технических новшеств для военного дела столь ограничено, разъяснил Гесс. "А кто сказал, что я вообще начну войну, как те идиоты в 1914-м? Разве все наши старания не направлены как раз на то, чтобы этому помешать? У большинства людей просто нет фантазии. — Лицо Гитлера исказилось презрительной гримасой. — Они могут представить себе грядущее только в образах, взятых из собственного мизерного опыта. Они не видят ничего нового, ошеломляющего. Генералы тоже бесплодны. Они запутались в своих профессиональных познаниях. Творческий гений всегда находится вне круга специалистов. Я обладаю даром сводить проблему к ее элементарной сущности. Из войны сделали тайную науку. Ее окружили торжественной суетой. Война — это самое естественное, самое повседневное. Война — всегда, война — повсюду. Ей нету начала, в ней нет перемирия. Война — это жизнь. Война — это любая борьба. Война — это древнейшее состояние. Вернемся к примитивным действиям тех же дикарей. Что есть война, как не коварство, жульничество, обман, как не атака и удар из засады? Люди убивают друг друга только тогда, когда они не могут найти другого выхода. Купцы, разбойники, воины — прежде все было едино. Есть расширенная стратегия, есть война духовными средствами. В чем цель войны, Форстер? Чтобы противник капитулировал. Если он это сделает, у меня будет возможность уничтожить его целиком. Зачем мне деморализовать его военным путем, если я могу сделать это другим способом, дешевле и лучше?">