Дмитрий Петров-Бирюк - История моей юности

— Вот зараз они купят себе лошадей, — рассказывал Кодька, — и начнут водку пить… Это значит распивать магарыч будут.

Все выходило так, как говорил озорной мальчишка.

После удачной сделки тут же, на площади, у какой-нибудь подводы распивались эти магарычи… Подвыпив, казаки становились в круг и запевали:

Эй, да, за Уралом, за рекой, казаки гуляют…

Вдруг я заметил на крыльце правления отца. Он разговаривал с каким-то важным бородатым казаком. На плечах казака сверкали серебряные погоны. Я сразу же притих. Я вспомнил, что говорил отец дома, и испугался. Может, он уже арестован?

Всезнающий Кодька, проследив за моим взглядом, устремленным на отца и на казака с серебряными погонами, засмеялся.

— А я знаю, о чем они разговаривают, — поддразнил он меня.

— О чем?

— Ты знаешь, с кем разговаривает твой отец? Ну, кто это? — допытывался Кодька.

— Не знаю.

— Да станичный атаман.

Я похолодел и готов был уже расплакаться, но Кодька опять заговорил, поддразнивая:

— Я знаю, о чем они говорят… Знаю.

— Не знаешь, — проговорил кто-то из ребят.

— А вот и знаю. Его отец, — кивнул Кодька на меня, — полезет на церкву крест поправлять… Вот поглядите, — указал парнишка на церковный крест, — как он похилился-то… Должно, скоро упадет…

Мы посмотрели на золотой крест, который действительно так скособочился, что казалось, вот-вот сорвется с церковного купола.

— Атаман уговаривает твоего отца полезть на церкву, поправить крест, — продолжал Кодька.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил я.

Никодим пояснил:

— А я давеча был со своим отцом в правлении и слыхал, как атаман говорил об этом… Он сказал, что, окромя твоего отца, никто не может поставить крест на место… Вот он какой, твой отец-то!.. Геройский…

Ребята с уважением поглядели на меня. Я был горд за своего отца.

Я не утерпел и похвастался:

— Мой отец все умеет. Он всех ловчее и храбрее в станице…

— Не хвались, — фыркнул Кодька, — он хочь и геройский, твой отец-то, но и мизинца моего бати не стоит… Твой-то отец не умеет драться на кулачках, а мой батя первый кулачник… Как выйдет в драку, так все от него разбегаются.

Кодька сразил меня. Я замолк. В ответ я ничего не мог придумать, так как знал, что его отец, Петр; Яковлевич, действительно славился богатырской силой: и был в числе лучших кулачников станицы.

Из затруднительного положения меня вывел отец:. Проходя мимо меня, он удивился:

— И ты тут? Пойдем домой!

Я ухватился за его руку, и мы пошли. Дорогой я спросил у него;

— Папа, мальчишки говорят, что ты полезешь на церкву крест ставить. Правда это?

— Правда.

Я задумался. Полезть на верхушку, церкви и не бояться — это было непостижимо.

На церкви

На следующее утро кто-то громко постучал в наши ворота. Отец открыл калитку. На улице стояли наши родственники — дед Карпо и бабка Софья. Были они грустные, с покрасневшими глазами. Их старший сын Николай, чубатый казак лет тридцати, одной рукой держал за повод оседланного крепкого, приземистого меринка, а другой обнимал плачущую жену.

— Илюша, — сказал дед Карпо печально, — провожаем вон Николу своего… Хочет с тобой проститься…

— Саша, — позвал меня отец, — пойдем проводим дядю Колю.

Николай легко подхватил меня под руки и усадил в седло. Не отпуская поводьев, он повел лошадь, а я сидел на ней, покачиваясь в седле, с торжествующим видом оглядывался по сторонам. Очень уж мне хотелось, чтобы в эту минуту меня увидели мои приятели. Но, как нарочно, ни одного из них в это время не было на улице.

Шагая рядом с моим отцом, дед Карпо размахивает узловатыми, огрубевшими от работы руками.

— Вот, — слышится мне его глухой, дребезжащий голос, — идет, стало быть, наш сынок Николаша на геройство… Царя-батюшку защищать от иродов-люцинеров… Ведь, могёт быть, и не сладко там придется… Могёт, и головушку свою сложить…

— Типун тебе, старый, на язык, — отмахивается от него бабка Софья. — Что ты гутаришь-то непутевое…

— А что ты, бабка, — оборачивается к ней старик, — разе ж не понимаешь?.. Они ж ведь, люцинеры-то, злые, страсть какие… Чуть чего, из-под угла — раз!.. И ваших нет. Крышка!.. Вот, когда я был…

— Ты опять, никак, про турок? — подозрительно подсмотрела на него бабка Софья.

— Да я бы хотел рассказать, как я однова…

— Дома мне расскажешь, — отрезала бабка Софья, — Зараз об этом некогда гутарить.

Дед Карпо, обиженно поджав свои сухие губы, замолк.

На площади казаки выстраивались в походную колонну.

Николай снял меня с лошади, расцеловался со всеми провожавшими и, легко вскочив в седло, поскакал становиться в строй.

Станичный атаман уговорил моего отца за пять рублей слазить на купол церкви и укрепить крест. Это была очень трудная и опасная работа. Редкий человек взялся бы за нее. Но отец не побоялся, согласился.

В назначенный день площадь около церкви заполнилась народом. Устремив взоры на купол церкви, собравшиеся казаки и казачки оживленно обсуждали предстоящее событие. Я с ребятами шнырял в толпе и прислушивался к тому, о чем говорилось вокруг. Одни уверяли, что моему отцу ни за что не добраться до креста. Другие — что, быть может, он и доберется до него, но укрепить не сумеет. Лишь немногие верили в успех. А какой-то подвыпивший казак с серебряной серьгой в правом ухе, расхаживая от одной группы казаков к другой, доказывал:

— Разобьется, истинный господь, разобьется он… Будем ныне хоронить Илью Петровича… Хе-хе-хе!.. Помянем!.. Ей-богу, поминки устроим…

Я так возненавидел этого казака, что готов был наброситься на него с кулаками.

— Да шут с ним, — утешал меня Кодька. — Пусть болтает. Ведь он же пьяный… Смотри, зараз дядь Илья полезет, вот по той лестнице на крышу…

Гомон толпы оборвался. Все смотрели на церковную паперть, где, как герой дня, появился мой отец, сопровождаемый атаманом, его помощниками, священником, дьяконом и наиболее почетными стариками.

До чего ж мне хотелось сейчас подбежать к отцу и показать всем, что этот человек, на которого все взирают с таким любопытством, мой отец. Мой! Как я гордился им! Но, увы! Подойти к отцу я стеснялся, да меня бы и не пустили к нему полицейские, стоявшие у ворот церковной ограды. Они никого не пропускали в ворота…

Как порыв ветерка, из конца в конец по толпе пронеслось:.

— Полез!.. Полез!..

Все замерли, напряженно следя за тем, как уверенно и проворно взбирался мой отец по лестнице… Я тоже смотрел на него. Вот он взобрался на крышу и смело зашагал по ней. Железо гремело под его ногами.