«Белое дело». Генерал Корнилов - Генрих Зиновьевич Иоффе
В плане статьи «Уроки войны», составленном в начале 1917 г., В. И. Ленин записал тезис: «Подход социально-экономический. «Not kennt kein Gebot»{3}, т. e. «Нужда не признает никаких законов».
Конец 1916 г. принес рабочему классу, крестьянству и солдатской массе новые тяготы и страдания. Мобилизации, рост дороговизны, длинные «хвосты» за хлебом, оскорбляющие слухи о «пире во время чумы» там, «наверху», о Гришке Распутине. Классовая ненависть, которой так страшились богомольный царь, «плохие заговорщики» Милюков с Гучковым и «бурнопламенный импрессионист» Керенский, вот-вот должна была прорваться наружу. Улица готова была «заговорить».
В начале декабря 1916 г. Русское бюро ЦК РСДРП (б) сообщало В. И. Ленину в Цюрих: «Скоро ли все это кончится? — звучит положительно всюду. Рабочее движение в этом году отличает рост стачек по всей стране». Большевики усиленно работали в пролетарской массе, готовили забастовки и демонстрации 9 января, в годовщину Кровавого воскресенья — великого урока, полученного питерскими рабочими в трудной школе российской пролетарской борьбы. А в Швейцарии, из «проклятого далека», Ленин все пристальней вглядывался в российскую действительность. Как раз в конце 1916 г. связи с Россией восстановились, значительно укрепились. Ценной информации поступало много, и Ленин с удовольствием писал И. Арманд: «Получены письма Львова и Челнокова (их переслали информаторы В. И. Ленина, — Г. И.), все о том же, об озлоблении в стране (против предателей, ведущих переговоры о сепаратном мире) etc. Настроение, пишут, архиреволюционное»{4}. Владимир Ильич тосковал по России. В том же письме И. Арманд он написал: «Хорошо на горах зимой! Прелесть и Россией пахнет»{5}.
Во что выльется «архиреволюционное настроение» там, в России? «Империалистические экономисты» — группа Г. Пятакова — Н. Бухарина — К. Радека «предписывала» «чистую» социальную революцию, ненужность борьбы за демократию, уже раздавленную империализмом и милитаризмом. Ленин решительно отвергал это мнение: «Надо уметь соединить[1] борьбу за демократию и борьбу за социалистическую революцию, подчиняя первую второй»{6}. Но пролетариат должен вести эту борьбу самостоятельно, не связывая себя совместными действиями с оппортунистами, оборонцами. Ленин хороню представлял себе опасность оппортунизма, силу его политической пошлости. Когда в декабре 1916 г. из России пришло известие, что издатели недовольны резкими ленинскими высказываниями против К. Каутского в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма», В. И. Ленин с горечью, но и с гордостью писал: «Вот она, судьба моя. Одна боевая кампания за другой — против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма и т. д. Это с 1893 года. И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я все же не променял бы сей судьбы на «мир» с пошляками»{7}.
На рубеже 1916 и 1917 г. в «Черновом проекте тезисов обращения к Интернациональной социалистической комиссии и ко всем социалистическим партиям» Ленин написал путеводные слова для всех подлинных демократов и революционеров: «Весь опыт мировой истории, как и опыт русской революции 1905 года, учит нас…: либо революционная классовая борьба, побочным продуктом которой всегда бывают реформы (в случае неполного успеха революции), либо никаких реформ… Единственной действительной силой, вынуждающей перемены, является лишь революционная энергия масс…»{8}
* * *
Итак, Россия стояла на перепутье: либо сохранение царизма, который уже завел ее в исторический тупик, либо решительные демократические преобразования, открывавшие перед ней новые исторические перспективы. Еще в октябре 1905 г. В. И. Ленин писал: «Ошибочно было бы думать, что революционные классы всегда обладают достаточной силой для совершения переворота, когда этот переворот вполне назрел в силу условий общественно-экономического развития. Нет, общество человеческое устроено не так разумно и не так «удобно» для передовых элементов. Переворот может назреть, а силы у революционных творцов этого переворота может оказаться недостаточно для его совершения, — тогда общество гниет, и это гниение затягивается иногда на целые десятилетия… Хватит ли силы теперь у революционных классов осуществить его, это еще неизвестно. Это решит борьба, критический момент которой приближается с громадной быстротой…»{9} В 1905 г. этих сил не хватило. Но теперь Россия вступала в год 1917-й. И хотя по сравнению с периодом первой революции либеральный лагерь сдвинулся вправо, опытнее, закаленнее стал лагерь революции. 12 лет классовой борьбы в условиях первой революции, периода столыпинской реакции и нового революционного подъема не прошли для него даром. А неисчислимые тяготы мировой войны, которая длилась уже почти три года, довели социальную напряженность до предела. Развязка приближалась.
Крушение царской власти
Уже в конце 1916 —начале 1917 г. многим в России было совершенно ясно, что без больших перемен из экономического и социально-политического кризиса, в котором оказалась страна, ей не выбраться. Но откуда могли прийти эти перемены? И насколько глубокими они должны стать? Эти вопросы были главными. «Верхи», царское правительство маневрировали, все свои усилия направляя на то, чтобы нс допустить ощутимых перемен в политическом строе, так или иначе сохранить статус-кво по крайней мере до конца войны. Цель политики «верхов», по выражению А. Блока, состояла в том, чтобы «ставить заслоны». А официальный придворный историк, генерал М. Дубенский, констатировал в своем дневнике, что от «пего (т. е. от царя. — Г. И.) ничего не будет». Оппозиционный либеральный блок, столкнувшись с неуступчивостью царизма и опасаясь роспуска Думы в связи с истечением срока ее полномочий, в начале 1917 г. как-то сник, потерял темп. В его политической конфронтации с правительством наступила своего рода пауза.
Мелкобуржуазные революционно-демократические партии и группы (эсеры, меньшевики и др.) за годы реакции и войны организационно ослабли, снизили свой боевой потенциал. Многие их руководители заняли оборонческие, близкие к либералам позиции.
Возникало ощущение, что выхода нет, что страна в тупике.
Но пока в Государственной думе либеральные оппозиционеры и поддерживавшие их некоторые правые социалисты все еще произносили «красивые речи», требуя от правительства хотя бы частичных уступок, на заводах и фабриках, в солдатских казармах, в длинных
