Дмитрий Кузнецов - Бетанкур

— Августин, — подпрыгнув от восторга и радостно разведя руки в стороны, закричал Маничаров. — Я вас уже пятые сутки жду. Николай Петрович Румянцев справлялся о вас. Как вы? Как доехали?

На потолке пухлые купидоны, оседлавшие дельфинов, увидев такую трогательную встречу, затрубили в раковины и принялись весело кружить вдоль берегов озера, в центре которого возвышалась мраморная стела.

— С мелкими приключениями, — бодро встав из-за стола и дружески обняв хозяина, ответил Бетанкур.

— Что вы пьете? — удивился Маничаров. — Клюквенный морс? Какая гадость! Они вам даже пива не предложили? Шампанского! — повелительно крикнул он управляющему.

— Позвольте, но какое шампанское в столь ранний час? — смутился Бетанкур.

— Какой ранний? — удивился Манучаров. — У меня ещё вечер не кончился, да и вы, я вижу, после дороги не спали. Ты что стоишь? — накинулся он на Пиррона. — Не слышал, что я сказал. Шампанского!

Принесли шесть бутылок французского шампанского без этикеток, явно доставленных в Россию контрабандным путем через Англию или Голландию.

— Сегодня во дворце князя Юсупова кастраты из Флоренции великолепно пели арии на слова аббата Метастазио, — проговорил Маничаров. — А вы любите музыку?

— Люблю, — недолго подумав, ответил Бетанкур.

— А какую? — стал допытываться Пётр Макарович, отпивая из хрустального бокала первый глоток шампанского.

— Барочную. Плейеля, Гайдна…

— В России барочную музыку почитают за дурной вкус. — И неожиданно признался: — А мне вот нравится, как играют кобзари.

— Кто такие кобзари? — полюбопытствовал Бетанкур.

— Украинцы, они играют на кобзе — щипковом инструменте, очень красивом.

— Вроде балалайки?

— Нет, скорее гуслей. А когда приедет ваша жена с детьми? — заботливо поинтересовался Маничаров. — Если не ошибаюсь, у вас их трое?

— Четверо, — ответил Бетанкур. — Каролина, Аделина, Матильда и четырёхлетний Альфонсо. Ожидаю, что в Петербурге они будут в марте.

— Тем же маршрутом, что и вы?

— Думаю, да. На голландском корабле до Ревеля, а там в почтовой карете через Копорье в Петербург.

— Девка нужна? — совсем неожиданно для Бетанкура поинтересовался Маничаров.

— Зачем? — удивился испанец.

— Как зачем? — не понял Пётр Макарович. — Пока жена не приехала — нужду справить. Только вчера из Пензы мне трех совсем молоденьких и ещё не испорченных прислали. Сам ещё не пробовал. Уступаю.

— Слышал, скоро царь у вас собирается крепостное право отменить, — поинтересовался Бетанкур.

— Собирается, — согласился Манучаров. — Сперанский даже реформу готовит, но ничего у них не выйдет.

— Почему?

— Потому что первый крепостник в России — православная церковь, а своих крестьян и землю она никому не отдаст.

— Ну, так отберут, как сделали во Франции, — предостерег Бетанкур.

— Вот когда отберут, тогда и отберут, а пока свою собственность попы даже царю отдавать не намерены… Ну, пора и спать, — посмотрев на часы и сильно зевнув, сказал Пётр Макарович. — Сегодня вечером за ужином или за обедом потолкуем обо всем. А вы письмо от Бреге привезли?

— Должен был привезти, — осерчал Бетанкур, — но оно осталось в украденном саквояже.

ПЕТЕРБУРГ

Год назад Августин де Бетанкур уже приезжал в Петербург по приглашению князя Румянцева, чтобы познакомиться с городом и оценить свои перспективы. Первый визит в Россию испанский генерал назвал «tentar el vado»[2]. Внимательный читатель газеты «Санкт-Петербургские ведомости» 19 ноября 1807 года мог прочесть следующее: «Из Гродно, гишпанской службы генерал Петанкур, живет в трактире “Париж”».

Однако почему в трактире, а не в гостинице? Дело в том, что в начале XIX века приличных гостиниц, не говоря уже о роскошных, в Петербурге не было — ни одной! Все дома в городе были небольшие, деревянные и только в самом центре несколько каменных. Тротуаров тоже не было, ходили по дощатым настилам. Приезжавшие в столицу из других городов останавливались, по старинному русскому обычаю, у родных или знакомых. Трактир, где поселился Бетанкур, находился на Малой Морской улице, названной так потому, что на этом месте прежде находились морские слободы, населенные людьми «морского дела», то есть матросами и мастеровыми, приписанными к Адмиралтейству. Все три окна меблированных комнат на втором этаже, которые занимал Бетанкур, выходили на Исаакиевскую площадь, а точнее, на одноименный собор, заложенный архитектором Ринальди в царствование Екатерины II, но потом варварски перестроенный архитектором Бренной по приказу русского царя Павла I, ненавидевшего всё, что сделала его «любимая» мать. Первая мысль, что пришла в голову Августину де Бетанкуру, когда он увидел собор, — его переделать. Уж слишком уродлив он показался испанскому инженеру — во всем, что касалось архитектуры и городского строительства, у него был безупречный вкус. Ещё в бытность в Королевской школе Святого Исидора, где он изучал арифметику, алгебру, геометрию и тригонометрию, Бетанкур параллельно учился в школе изящных искусств Святого Фернандо; там его учителями были дон Висенте Дурана и знаменитый испанский живописец Себастьян Маэлья. Несмотря на то что Франсиско Гойя был на двенадцать лет старше Бетанкура, в школе изящных искусств у них сложились дружеские отношения — в дальнейшем они даже заседали вместе в Мадриде в совете Королевской академии художеств.

Уже в первый приезд в Петербург у Бетанкура состоялась встреча с Александром I, длившаяся более двух часов. Она проходила в Каменноостровском дворце. Александр (ему только что исполнилось тридцать лет) очаровал Бетанкура. Царь говорил на прекрасном французском, был приветлив до любезности и самое главное — всем своим видом показывал, что весьма ценит прежние заслуги Бетанкура.

Самым веским аргументом в пользу переезда испанца в Россию стало то, что здесь он получит колоссальные возможности для воплощения своих инженерных замыслов.

В 1807 году, после битвы под Прейсиш-Эйлау, мир оказался поделен надвое: Западная Европа отошла к Наполеону, Восточная Европа и Азия — к Александру I. Отправиться в Англию Бетанкур не мог: напомним, что несколько лет назад его выслали оттуда. Уплыть в Латинскую Америку — тоже: английская эскадра, крейсируя в Атлантике, разорвала пуповину, связывающую Испанию с колониями. Бетанкуру оставалась только Россия, а Александр I помог испанскому генералу сделать выбор, пообещав крупное вознаграждение.

Вот что писал Августин Бетанкур в письме старшему брату об этой встрече: «Я оставил семью в Париже и прибыл сюда, чтобы прозондировать почву, и был прекрасно встречен императором, который мне сделал через посредника очень выгодное предложение, если я поступлю к нему на службу».