Наркомы страха - Борис Вадимович Соколов
Но вернемся к Агабекову. Бывший чекист старался объяснить европейской публике, почему он вдруг решил сменить вехи: «Я был убежден, что советский режим с его железной дисциплиной сумеет насадить коммунизм в России и что благодаря ему страна узнает эру благополучия и процветания.
Увы, это была лишь прекрасная мечта, от которой я внезапно очнулся, когда понял, что ЧК, этот оплот революции, лишь прогнившее здание, источенное червями, и что главари ее, за редкими исключениями, предаются интригам, пороку, разврату, даже садизму… Я исключаю из этого очень немногих простаков, которые честны, но остальные…
Я должен сказать свое слово сейчас, я должен разоблачить, к каким гнусностям приводит неограниченная власть главарей; я должен рассказать об омерзительной жестокости их убийств и их репрессий, я должен, наконец, рассказать о том, как террор и разврат являются рычагами советского правительства…»
Агабеков заклинал западные правительства пресечь козни большевиков по разжиганию «мировой революции»: «Иностранцы прежде всего должны убедиться в одной вещи: в том, что Наркоминдел, III Интернационал, шпионская разведка (имеется в виду военная разведка. — Б. С.) и прославленное ГПУ — одно целое, единое и неделимое. Эти четыре учреждения имеют одного господина, одну цель. Господин — это Политбюро. И глава его — Сталин. Цель — мировая революция.
У советского правительства никогда не переводятся деньги для финансирования этих различных учреждений. На свой заграничный шпионаж, т. е. помимо административных расходов в Москве и СССР, ГПУ расходует ежегодно 3 миллиона долларов, и заметьте при этом, что всевозможные мелкие дополнительные дела, как дача взяток, убийства и пр., оплачиваются отдельно. Откуда же берутся эти баснословные суммы? Своим источником они имеют экспорт и продажу предметов первой необходимости, в особенности хлеба, который отбирают у голодающего народа.
В Москве ГПУ имеет у себя на службе 10 тысяч человек (в действительности к 1 октября 1930 года центральный аппарат ОГПУ насчитывал 4692 человека, а всего в ОГПУ по штату состояло 22 180 человек, да еще не менее 20 тысяч сексотов, работавших на постоянной или разовой основе; после проведенной в октябре реорганизации штаты карательного ведомства возросли еще на 3 тысячи человек. — Б. С.). Трудно подсчитать число всех тех, кто обслуживает его и в СССР, и за границей. Во всяком случае, я могу удостоверить, что нет такого сколько-нибудь значительного города на свете, где ГПУ не удалось бы водворить своих агентов. В Москве штаб ГПУ имеет сейчас 2500 главных сотрудников. Все они получают хорошее жалованье и пользуются многочисленными привилегиями в отношении продовольственных продуктов».
Агабеков рассказал, как именно казнили в мрачном здании на Лубянке: «Наиболее балуемые… — это лица, на которых возложены казни — слово должно быть произнесено: палачи. Эти могут быть уверены в том, что они ни в чем нуждаться не будут, но к ним относятся и с отменным уважением, кроме того.
Но медаль имеет и оборотную сторону: каждый агент ГПУ, однажды заподозренный, будет ликвидирован без суда. Главари рассмотрят его дело, и если им покажется, что он «заслуживает виселицы», то виновный предается казни — тут же, в самом здании ГПУ. Что касается осужденных на смерть из лиц, не принадлежащих к составу этого учреждения, то они обычно предаются казни в другом месте…
В эти зловещие убежища (внутреннюю тюрьму ГПУ. — Б. С.) имеют доступ только стражники, и стражники тщательно просеиваются среди отрядов ГПУ. Так, когда я должен был пойти допрашивать Блюмкина… то я не был допущен в камеру заключенного; тюремщики привели его ко мне в другую часть здания. Содержащимся во внутренней тюрьме ГПУ ни на минуту не разрешается выходить на прогулку.
Клуб чекистов помещается в доме № 11 на Лубянке и тут же рядом тир… Улица так шумна со своими электрическими трамваями и другими экипажами, что шум из тира заглушается; однако из столовой слышатся порой явственные звуки выстрелов… За галереей тира имеется комната с асфальтовым полом. Здесь казнят, «пускают в расход», как там говорят. Величайшая тайна окружает эти казни, которые происходят на рассвете. Встретишь только иногда в клубе лиц, известных как палачей. Если они являются совершенно пьяными и особенно шумные, то ты уже знаешь, в чем дело. Они расстреливали, и их угостили хорошей порцией водки.
Впрочем, ничего не может быть проще казни на Лубянке. Заключенный вытаскивается из своей камеры; так как ему ничего не говорят и так как его уже вытаскивали не раз для допросов, то он говорит себе: «Это, может быть, не произойдет». Через настоящий лабиринт коридоров он проходит в узкий проход, откуда спускается несколько ступеней; тут солдаты грубо толкают его, и, в то время как он спотыкается по ступенькам, выстрел сзади сваливает его вниз; он падает, пораженный со спины палачом, которого он не видел.
Большинство людей, на которых лежит выполнение казней, люди ненормальные или же перестают быть нормальными; часто они трагически кончают.
Так, например, был среди них некий Вейсс, чрезвычайно ценимый за свою «старательную работу»; правильно или неправильно, но однажды его обвинили в передаче тайн иностранцам. При одной только мысли, что он, в свою очередь, подвергнется тем ужасным мучениям, которые он наносил другим, он сошел с ума и обратил свое оружие против самого себя».
Легендарный чекист Яков Григорьевич Блюмкин, которого Агабекову довелось допрашивать, тоже получил свою пулю от кого-то из коллег безумного Вейсса. Это произошло 3 ноября 1929 года. Блюмкин оказался первым членом партии, расстрелянным за фракционную деятельность. Виноват он был в том, что встретился на Принцевых островах вблизи Стамбула с опальным Троцким и согласился передать письмо Льва Давидовича его сторонникам в СССР. Напомню, что Яков Григорьевич в 1918 году прославился убийством германского посла графа Мирбаха.
Неожиданный свидетель
Интересный портрет Блюмкина и ряда других видных деятелей той эпохи дал в своем дневнике журналист Михаил Яковлевич Презент. Этот дневник попал в руки Ягоды и Сталина в результате почти детективной истории. В январе 1935 года было начато так называемое «кремлевское дело» о террористических планах, будто бы существовавших среди сотрудников правительственных учреждений. Аресту подверглись технические сотрудники кремлевских служб и Президиума ЦИК. В рамках этого дела 11 февраля был арестован ответственный секретарь издававшегося ЦИК журнала «Советское строительство» Михаил Яковлевич Презент, близкий к Енукидзе. Главной причиной задержания, однако, стал его дневник, о котором ходили легенды в московской литературной среде. В тот же день дневник