Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

На праздновании маминого девяностопятилетия русская поэзия была представлена находившимися в то время в Бостоне Александром Кушнером с женой Леной Невзглядовой. И вот что Кушнер написал маме:

Дорогой Надежде Филипповнев день ее девяностопятилетияот Александра КушнераМаяковский о Вас написать не успел,Потому что картежник он был и горлан.Шкловский занят был очень и книжку хотелНаписать о Толстом, как толстенный роман.Бедный Зощенко болен был и уязвленОскорбленьями: рано поник и угас.Посмотрев на меня, они молвили: онО Надежде Филипповне скажет за нас.Девяностопятилетие...Поразительная дата.Никого еще на свете яНе встречал, чья так богатаИ светла душа-искусницаОставалась молодая.О, не пленница, не узница,А, как ласточка, летая.Мне полезно было б, думаю,Взять у Вас два-три урока,Чтобы эту жизнь угрюмуюОблегчить себе немного.Вы секрет какой-то знаете,Что-то в Вашем есть полете.Впрочем, Вы и не скрываете:Не томитесь, а живете!

...Пять лет спустя, за две недели до Нового тысячелетия, мы праздновали мамино столетие. На ровесницу века обрушилась лавина звонков, букетов и писем. Открытку прислал и тогдашний президент Билл Клинтон. Мама ликовала, и я не решилась открыть ей правду: в Америке по традиции президент лично поздравляет всех граждан со столетним юбилеем. Поэтические поздравления пришли из Москвы от двух ахматовских сирот – Евгения Рейна и Анатолия Наймана.

Мама, хоть и купалась в лучах любви и славы, не изменила всегдашней своей самоиронии. «По-видимому, в моду снова вошел антиквариат», – говорила она счастливым голосом.

Глава II

ОБЗОРНАЯ ПАНОРАМА

Появление Иосифа Бродского в ленинградских литературных кругах произошло между 1957 и 1960 годами. Moи друзья из различных компаний называют разные даты. Галина Дозмарова – 1958-й, Ефим Славинский – 1960-й, Борис Шварцман – 1961-й.

Одним из самых ранних друзей Бродского был Яков Гордин, который познакомился с Иосифом в 1957-м, в литературном кружке газеты «Смена». Об отношении Бродского к Гордину напоминает нам стихотворение, написанное Иосифом спустя тринадцать лет после их знакомства.

Сегодня масса разных знаков —и в небесах, и на воде —сказали мне, что быть беде:что я напьюсь сегодня, Яков.Затем, что день прохладный сейесть твоего рожденья дата(о чем, конечно, знают Татаи малолетний Алексей)...........................................Жаме! Нас мало, господа,и меньше будет нас с годами.Но, дни влача в тюрьме, в бедламемы будем праздновать всегдасей праздник. Прочие – мура.День этот нами изберетсяднем Добродушья, Благородства —Днем качеств Гордина – Ура!

Упомянутые люди – Дозмарова, Славинский, Шварцман, Гордин – названы не случайно, потому что они являлись представителями различных ленинградских компаний, или – пользуясь сегодняшним лексиконом – тусовок. Состав этих компаний был, конечно, очень условен, члены их пересекались, соединялись и расходились, их перемещения напоминали броуновское движение. Тем не менее некие границы все же провести можно.

Я хочу упомянуть некоторых действительно близких друзей и приятелей юного Бродского, потому что они сыграли достаточно важную роль в его жизни. Кое-кого уже нет в живых, другие чураются света прожекторов.

Например, на мой вопрос Ефиму (мы называли его Слава) Славинскому, почему он ничего не напишет о «детстве, отрочестве и юности» Иосифа, последовал ответ: «Ты же знаешь, я не из тех, кого хлебом не корми – дай порассуждать на тему “Я и Бродский”». Галя Дозмарова на тот же вопрос написала: «Какое может иметь значение, что я помню или думаю о Бродском?» А Борис Шварцман, который в свое время предоставил Бродскому «политическое убежище» в трех кварталах от родителей, сказал: «Кто я такой, чтобы демонстрировать свою близость с Иосифом?»

Итак, начну с компании, к которой принадлежала и автор этих строк.

Самый узкий (и самый известный) круг составляли Рейн – Найман – Бобышев, фигурирующие в литературе как «волшебный хор», или «ахматовские сироты». Бродский познакомился с ними в 1960-м, и до 1964 года эти четверо были неразлучны. Они представляли «атомное ядро». Но, разумеется, ими одними компания не ограничивалась. Вокруг вращались «электроны». Многие из этих замечательных людей дружили с Бродским всю его жизнь. Например, Гена Шмаков, Яков Гордин с Татой, Игорь Ефимов с Мариной Рачко, Миша Петров, Миша и Вика Беломлинские.

Со временем состав окружения менялся. В начале 64-го года был подвергнут остракизму и отсох Бобышев, а в конце шестидесятых на горизонте возник Довлатов. Впрочем, с Довлатовым Бродский сблизился уже в Нью-Йорке.

Вторую компанию, в которой Бродский появился еще раньше, чем в первой, составляли геологи, в большинстве – выходцы из Ленинградского горного института. С 1957 по 1961 год Иосиф на два, три, а то и четыре месяца уезжал в геологические экспедиции. Тогда это была единственная возможность увидеть мир. Кроме того, геология была самой «безопасной» профессией. В сибирской тайге, в якутской тундре, в казахских степях мировоззрение и политическое лицо геологов мало кого волновало. Зацепи их ленинградская «Габриела» (одно из сленговых названий КГБ), они оказались бы примерно в тех же самых местах, только без зарплаты.

Возможность скрыться на краю земли, вдали от кагебешных всевидящих очей, царящих в «культурных» центрах, было спасением для многих наших друзей, имевших собственное мнение и не желавших «идти в ногу».

Выбор моей профессии, например, был продиктован именно этими соображениями. Впрочем, поначалу я, дитя гуманитариев, шалеющая при виде интеграла, мечтала о дипломатической карьере, а именно о МИМО – Московском институте международных отношений. Для лица еврейской национальности это была утопия. Тогда я решила спуститься «на ступеньку ниже» и собралась на филфак. И тут мой папа, человек мягкий и деликатный, впервые в жизни оказал на меня давление: «Очень прошу тебя, иди в геологию. Врать придется меньше. Гранит состоит из кварца, полевого шпата и слюды при всех режимах».