Дочь Востока. Автобиография - Бхутто Беназир

Мы с матерью сидим в раскаленной Сихале, молчим. Зия дал знать, что рассмотрит просьбу о помиловании только от отца или от нас, ближайших его родственников. Отец запретил нам это.

Как проходят такие моменты, когда идет отсчет последних часов жизни? Мы просто сидим неподвижно, иногда плачем. Обессилев, валимся на койки. Они погубят его, погубят… Как одиноко ему сейчас в тюремной камере! Он не оставил ни одной книги. Только единственную сигару. Глотка моя как будто склеилась, хочется прорвать ее криком, но под окном болтают и смеются охранники, я не хочу, чтобы они радовались моему горю.

— Я не могу больше, мама, не могу, — вырвалось у меня в полвторого. Она дала мне валиум:

— Попытайся заснуть.

А через полчаса я вскочила в постели, почувствовав своим горлом петлю, стянувшую шею отца.

Небо над землями нашей семьи в Ларкане плакало льдом в эту ночь. Град бил поля. Людей, живущих возле нашего семейного кладбища в древнем поселении Бхутто Гархи-Худа-Бахш разбудила колонна военных грузовиков. В то время как мы с матерью страдали в своей тюрьме, тело отца тайно доставили в Гархи. Прибывшие до этого порученцы генералов обратились к Назар-Мохаммеду, который управляет нашими землями, как это делали его отец и дед.

Рассказывает Назар-Мохаммед.

4 апреля ночью я спал в своем доме. Проснулся около трех часов ночи от шума моторов и заметил возле деревни огни колонны военных грузовиков, машин пятьдесят или шестьдесят. Сначала подумал, что они снова репетируют на случай событий после казни господина Бхутто, как они уже делали два дня назад. Тогда они сказали, что это, мол, обычные маневры. Народ тогда очень испугался, особенно когда полиция принялась осматривать кладбище Бхутто. Полиция вызвала меня из дома, все население высыпало из домов, старые, молодые, женщины и дети, несмотря на ночное время. Все боялись, что господина Бхутто или уже повесили, или вот-вот повесят. Женщины плакали, причитали, лица у всех скорбные.

«Мы должны похоронить господина Бхутто, — говорили они мне, полицейские начальники и военные начальники. — Покажи, где должна быть его могила». Я тоже не смог сдержать слез. «Почему вы должны его хоронить? — спросил я их. — Мы сами его похороним. Он наш».

Я попросил, чтобы мне разрешили взять людей из деревни, чтобы принести необожженный кирпич, доски, чтобы выполнить обряд, прочитать молитвы. Они разрешили взять восемь помощников.

Мы начали выполнение печальной работы, а военные и полиция тем временем окружили деревню и полностью ее отрезали от окружающего мира, блокировали каждую улочку и тропинку. Никто из деревни не мог уйти и войти никто не мог.

Ровно в восемь утра над деревней появились два военных вертолета, сели на дороге у въезда в деревню. Там уже ждала машина скорой помощи. Из одного вертолета в машину скорой помощи перегрузили гроб и повезли к кладбищу. Военный полковник указал мне на маленький домик в углу кладбища и велел всех оттуда выгнать. В домике живет пеш имам, руководитель молитвы, ухаживающий за могилами, с женой и маленькими детьми. Я указал на это полковнику, сказал, что это несправедливо, но он все равно настаивал. Потом на крышу домика влезли двадцать солдат с винтовками и взяли кладбище под прицел.

Близкие родственники должны бросить взгляд на лицо умершего. Некоторые из родственников господина Бхутто живут в Гархи рядом с кладбищем, его первая жена живет в соседней деревне Наудеро. Мне удалось переспорить начальников, и они разрешили ее пригласить. Когда она прибыла, мы открыли гроб и переложили тело на веревочные носилки, которые я принес из дома. Затем внесли в дом со стенами. Семейство соблюдает пурда, и посторонним мужчинам нельзя видеть их женщин. Но военные вопреки запрету вошли в дом, нарушив правила приличия.

Когда тело через полчаса вынесли из дома, я потребовал у полковника клятву, что совершено омовение согласно религиозным правилам и соблюдена традиционная погребальная церемония. Он поклялся, что ритуал соблюден. Я проверил, есть ли на теле каффан, бесшовный хлопковый саван, убедился, что и это условие соблюдено.

Мы все были потрясены случившимся, поэтому полностью тело не осмотрели. Да вряд ли они позволили бы нам его осматривать полностью. Но лицо покойного светилось, как жемчуг. Выглядел он так, как в шестнадцать лет выглядел. На коже никаких разноцветных пятен, синяков, глаза не выпучены, язык не вывалился, как на фотоснимках людей, которых Зия приказал повесить публично. Как требует ритуал, я повернул лицо Бхутто-сахиба на запад, в сторону Мекки. Голова его не упала набок, шея не сломана. На шее, однако, были видны черные и красные точки, как будто канцелярская печать.

Полковник очень рассердился. Из деревни пришло много-много народу, намного больше тысячи человек, до полутора тысяч, чтобы проститься с покойным, поплакать. Плач разносился душераздирающий. Полковник пригрозил, что прикажет разогнать народ дубинками.

— Немедленно хороните, — сказал он. — Не то применим силу.

— Народ скорбит, — сказал я ему. — У людей сердце разрывается.

Под дулами винтовок мы сказали последние молитвы по усопшему и согласно ритуалу опустили тело в могилу. Чтение священных текстов смешивалось с плачем и стенаниями.

После убийства отца я не могла ни есть, ни пить. Даже влив в рот немного воды, я оказывалась не в силах ее проглотить, приходилось выплевывать. Не могла я и спать. Закрывала глаза и видела один и тот же сон, как будто передо мной стены окружной тюрьмы, но ворота ее открыты. Кто-то направляется ко мне. Я бегу навстречу. «Папа! Ты вышел! Ты свободен! Я боялась, что тебя убьют. Я думала, что тебя убили. Ты жив!» Но, не успев добежать, просыпалась и сразу вспоминала, что его больше нет.

— Пинки, ты должна что-то съесть, ты должна, — увещевала меня мать, поднося тарелку супа. — Тебе нужна будет сила, когда мы выйдем на свободу, начнем готовиться к выборам. Если ты хочешь продолжить дело отца, бороться за торжество его принципов, то ешь, чтобы поддержать силы.

И я понемногу начала питаться.

Заставила себя читать соболезнования, которые нам тайком переправляли.

«Мои дорогие тетушка и Беназир, — писала 5 апреля одна знакомая из Лахора. — Слов нет описать мою скорбь и печаль. За то, что случилось, отвечает вся нация, мы все преступники… Каждый пакистанец печален, деморализован, не уверен. Мы все виновны и отягощены грехом».

В тот же день десять тысяч пакистанцев собрались в Равалпинди на Лиакват-Багх-Коммон, куда полтора года назад стянулось громадное множество народу и где мать выступала, замещая отца, брошенного за решетку, в ходе избирательной кампании. Испугавшись невероятной популярности ПНП, Зия отменил выборы и обрек отца на смерть. Теперь люди собрались, чтобы почтить память отца и помолиться за его душу, но снова на них накинулись полиция и войска, снова в них полетели гранаты со слезоточивым газом. Люди побежали, отбиваясь от полиции, швыряя в полицейских камни. В ход пошли дубинки, полицейские хватали людей, запихивали их в фургоны. Ясмин с двумя сестрами и матерью присутствовала на этом заупокойном митинге. Туда же пришла и Амина Пирача, моя подруга, помогавшая юристам в защите отца перед Верховным судом. Она привела двух сестер, племянниц и старую айя, лет около семидесяти. Всех их арестовали и держали за решеткой две недели.

Известие о смерти отца быстро обрастало слухами. Палач, вешавший его, сошел с ума. Пилот, доставлявший тело в Гархи, не смог управлять вертолетом, посадил летательный аппарат на полпути, и пришлось вызывать другого пилота, чтобы продолжить полет. Газеты соревновались в сочинении леденящих кровь деталей о кончине отца. Якобы его подвергли страшным пыткам и уже при последнем издыхании доставили на носилках к виселице. Выдвигалась также версия гибели его в схватке. Офицеры якобы пытались заставить его подписать сфабрикованное ими признание, что он замышлял переворот и подбивал к этому Зию.

Согласно этой версии, офицеры применили насилие, отец отбивался, кто-то из военных ударил отца так, что он упал, ударился головой о каменную стену и потерял сознание. Вызвали врача, тот пытался привести отца в сознание, применил непрямой массаж сердца и трахеотомию — именно этой процедурой объяснялись отметины на шее покойного, замеченные Назар-Мохаммедом. Попытки врача успехом, однако, не увенчались.