Александр Кошкин - Штурмовик

Мне тоже стыдно стало — за него. Говорю ему коротко:

— Заткнись.

И понимаю, что обидел, — у Володи в России два пацаненка растут, конечно, он о них думать обязан. И конечно, страшно ему выходить на такое задание без шансов на возвращение. С его точки зрения, разумеется. И вообще, бесстрашных нет, есть только идиоты.

А командир полка смотрит на всех нас с каким-то странным выражением лица, то ли с изумлением, то ли с сожалением.

— Саша, — говорит комполка мне, — я же понимаю, что задача непростая. Сопровождение из истребителей ты получишь, без вопросов. И вообще, планируй операцию, как считаешь нужным. Но цель эту мы уничтожить обязаны.

— Есть, товарищ командир! — отвечаю, как и должно отвечать в таких ситуациях.

Только вот сопровождение из истребителей мне в этой операции совершенно не нужно — они нас только демаскируют, и тогда у нас точно шансов не останется. А я сам умирать не собираюсь и летчиков своих убивать не позволю.

— Разрешите обойтись без истребителей, товарищ командир полка, — говорю.

Комполка кивает — он человек с опытом, все понимает без лишних объяснений. Хотя, что тут объяснять — наши истребители в Афганистане, в отличие от штурмовиков, боевым опытом похвастаться не могут. У «духов» же нет авиации, поэтому наши истребители все больше исполняют устрашающие танцы вдоль границ, а боестолкновений при этом не бывает. Так что, кто там кого сборет в настоящем воздушном бою, американцы или наши, еще не факт. А ведь это будет бой при поддержке современной, чуждой нам американской ПВО. Без потерь точно не получится, и это тот риск, которого вполне можно избежать.

В общем, пошел я в кубрик планировать атаку.

Очень важное мероприятие, между прочим, — тщательно спланировать предстоящую операцию. Это вообще самое важное действие, которое только может сделать штурмовик перед атакой. Когда ты уже висишь над целью, работать должны только навыки, наработанные инстинкты, а весь план атаки должен быть заложен в голову заранее. И в этом плане надо учесть все существенное — откуда на цель заходить, куда возвращаться, каким маневром защищаться от ПВО, а каким от «Стингеров», с каких боеприпасов начинать атаку, а какими заканчивать. Тут все важно и все существенно.

Сел я в кубрике и начал карту гипнотизировать.

В принципе, ситуация понятная — днем, на предельно малой высоте, чтоб радары не засекли, к границе с Пакистаном лететь нельзя, потому что у душманов в горах всюду наблюдатели расставлены. В момент срисуют, кто летит, потом куда надо доложат, и нас через пару минут американские «Фантомы» встретят.

Ночью тоже лететь не стоит, потому что у Су-25 вообще нет никаких радаров и в темноте нам низко летать очень неудобно. А пойдем выше стандартного эшелона, собьют ракетой ПВО.

Но на цель звено мне предстоит выводить, и я должен как-то решить эту проблему, хоть бы и в темноте и над горами.

Вывод из всех рассуждений был один, очевидный, — лететь можно только на границе ночи и дня, когда наблюдатели, по большей части, спят, а немного света для полета над горами на сверхмалой высоте уже имеется.

Можно считать, что нам повезло, а я вот до сих пор думаю, что просто грамотно спланировал ту самую операцию. Там ведь еще один момент важный был — как мне, как наводчику, надо было найти для всего звена привязку к цели на местности. И я такую привязку нашел — сначала на карте, потом в реальности, за фонарем кабины штурмовика.

Там, в районе Пешавара, нашлась очень красивая треугольная гора — очень высокая, с очень резкими контурами и только на треть снегом засыпанная. Я ее сначала на карте нашел и запомнил, а потом визуально исследовал, когда перед атакой на разведку слетал. Хорошая, годная гора, удобная для рассмотрения во всех ракурсах. Она и стала моим ориентиром, моей путеводной звездой и главной точкой отсчета во всей операции.

К ночи придумал, как будем работать. Позвонил в штаб, заказал рейс на Джелалабад. Он же на границе Афганистана с Пакистаном, и, если мы своим звеном изобразим один транспортный самолет, который просто летит на посадку в Джелалабад, это никого не удивит. Там постоянно грузовики на посадку заходят, это давно уже никого не удивляет.

Я придумал, что мы ночью четырьмя самолетами, всем моим звеном, неспешно, километров под 500, пойдем на Джелалабад. Пройдем над аэродромом тесно-тесно, так что на радаре нас будет видно как одну большую цель, которая идет на посадку. Но мы потом шасси не выпускаем, уходим с аэродрома на взлете, выше разойдемся на пазлы и просто исчезнем для пакистанских радаров.

Володе, который сильно беспокоился насчет международного права, я велел после этого маневра встать в большую коробочку над озером Суруби, напротив пакистанской границы. Большая коробочка — это минуту лететь прямо, а потом поворачивать на 90 градусов и снова лететь минуту, потом поворачивать и лететь прямо, потом поворачивать и так далее, пока топливо не закончится.

— Будешь отвлекать на себя пакистанские ПВО, — объяснил ему я, и он так обрадовался, что потом, перед работой, еще пару раз прибегал лично благодарить за доверие.

Благодарить, кстати, было за что — я ведь дал ему возможность сохранить лицо и внести свою фамилию в списки участников опасной операции. Орден потом получит или медаль, как минимум. Кроме того, теоретически, его коробочка и впрямь могла привлечь внимание пакистанских, точнее, американских специалистов, обслуживающих радары вокруг Пешавара.

В общем, вышли мы вчетвером ночью на аэродром, сели по машинам и пошли на взлет. И из всей нашей компании спокойнее всего чувствовал себя только Володя, которому предстояло после Джелалабада строить большую коробочку над озером Сураби.

А мы втроем после Джелалабада пошли на юг — там у меня был припасен первый ориентир для выхода на цель — извилистый горный хребет Джамруд. Солнце уже показалось над горизонтом, так что мы шли буквально на пятидесяти метрах над пустыней — даже хваленые американские радары такую цель не возьмут.

Прошли пустыню, потом пришлось подняться — начались горные хребты, первый из которых — Джамруд. Это значит, мы уже над Пакистаном.

Проходим над долинами. Там, конечно, вражеские войска стоят, кое-кто просыпается, вслед нам стреляет. Но это все ерунда, потому что у нас скорость двести метров в секунду. Даже если конкретный наблюдатель не спит, все, что он успеет, — это передернуть затвор пулемета. А стрелять уже некуда, мы улетели.

С ракетами такая же проблема, только там еще хуже — ракеты дорогие, их надо наверняка пускать. А если цель ушла или на твоих глазах уходит, никто тратить ценный боеприпас не посмеет. Плюс ракету для запуска еще приготовить нужно, минут пять на это точно требуется, а за пять минут мы уже в сотне километров будем. Так что до свидания, «патриот».