Мэй Пэнг - Любить Джона: Нерассказанная история

Когда в понедельник вечером я пришла туда, та женщина ужа лежала на кровати. Были установлены две камеры, каждая со специальной линзой, дающей возможность поместить во весь экран увеличенную до огромных размеров часть ее тела. Одна пора на лице могла быть увеличена так, что казалась гигантской расщелиной. Джон, Йоко, Дэн и съемочная группа толклись вокруг нее.

«Положите муху на сосок», — сказала Йоко. Муху положили на сосок женщины. Она улетела. Джон и Йоко посмотрели друг на друга. Йоко нахмурилась.

«Положите снова», — сказала она, и повторилось то же самое.

Были предприняты новые и новые попытки с тем же результатом. Те мухи не слушались Джона. Они не слушались даже Йоко. Им было наплевать на концептуальное искусство, им было наплевать на желание одного из экс — Битлов помочь своей жене. Женщину намазали медом. Не помог и мед. Не помогли также и сахар, мука и вода. Ее обтерли губкой и оставили лежать в то время, как все уселись обсуждать эту проблему с мухами. Дэн Ричтер рассказал, что когда он работал в «2001», был похожий случай. Выход заключался в том, чтобы «газануть» мух двуокисью углерода. Тогда бесчувственную муху можно будет положить на тело женщины. Мы стояли в ожидании, когда муха очухается настолько, что сможет начать ползать.

«А когда она очнется, она будет делать то, что я хочу, чтобы она делала?» — спросила Йоко.

«Муха будет делать то, что ОНА хочет, Йоко, — ответил Дэн. — Но по крайней мере, она останется на ее теле достаточно долго, чтобы мы сделали съемку.»

Йоко промолчала, но все почувствовали ее разочарование. Все же это, похоже, было единственное практическое решение.

Почти все мухи кончились, и нам была нужна новая партия, а также баллон двуокиси углерода. Пол Мозьян нашел шестерых учеников колледжа, желавших подзаработать немного денег. За плату два доллара в час им вручили сачки для мух и дали указание идти в кухни ресторанов района Гринич Виллидж и наловить как можно больше мух. «Если кто — нибудь спросит, говорите, что эти мухи — для Джона и Йоко», — наказали ребятам. Исполненные энтузиазма, они отправились, к досаде местных владельцев ресторанов.

Другая партия охотников за мухами была направлена на окраину города, где, как мы слышали, кафетерии кишели мухами; мы также сказали нашим друзьям, что Джон и Йоко платят двадцать пять центов за каждую живую муху, доставленную на чердак. Был заказан ящик мух, разведенных для медицинских исследований, но, распаковав его, мы обнаружили, что большая часть мух мертва.

К полудню наш чердак был переполнен людьми: целая армия сотрудников АВКСО пришла убедиться, что у Джона и Йоко есть все, что им нужно, старые нью — йоркские друзья пришли поприветствовать Йоко, а также разнообразные приспешники. Все утро обмытая влажной губкой главная актриса «Мухи» пролежала в кровати и не шелохнулась. Она не двигалась весь день, а фильм снимался полдня.

«Ну как она, нормально?» — спросила я Дэна.

«Она не чувствует боли, совершенно никакой боли», — ответил тот.

Я посмотрела на нее и поняла свою наивность: женщина, наверное, так застыла, что не могла пошевелить ни одним мускулом.

Чуть после полудня было собрано достаточно мух, чтобы мы могли попробовать снова. С чердака удалили всех посторонних.

Муху поместили затем в пластмассовый стаканчик и дали ей газа.

«Положите муху на ее сосок», — сказала Йоко. Муху осторожно вынули из стакана. При этом ей сломали крылья. Дали газа другой мухе. «Положите ее на сосок», — повторила Йоко. Эту муху успешно перенесли из стакана на сосок, с которого она сразу же упала. Газанули третью муху. «Положите муху на сосок», — снова сказала Йоко. На этот раз муха осталась на месте, и съемка началась.

Работа с мухами продолжалась как в кошмарном сне, и казалось, что потребуется вечность, чтобы сделать хорошие кадры. Йоко и Джон следили за съемкой. Через некоторое время Джону стало скучно и он начал бренчать на гитаре. Йоко направилась в угол комнаты. Она начала икать, шипеть и стонать — это была ее интерпретация звуков мухи, ползающей по обнаженному телу женщины. Она собиралась записывать эти звуки и использовать их в качестве звуковой дорожки к фильму. Никто из нас ничего подобного раньше не слышал. Йоко полагала, что ее вокал был «музыкой ее сознания».

Часто Йоко прерывала свои трели, чтобы отдать распоряжения. Хотя она никогда не повышала тона, в ее голосе была какая — то резкость, выводившая всех нас из равновесия. Каждый, кто был вовлечен в эту работу, старался делать все, что мог. Мы готовы были сделать все, что угодно для Джона и Йоко — и сделать как можно лучше — так что настороженный вид Йоко нервировал людей. Так же действовало на них то, что она постоянно меняла свои решения. Мух надо было класть то на одну грудь, то на другую, то под каждую грудь, то над ними, в то время как она пыталась решить, чего же она хочет.

Джон, похоже, проявлял беспокойство — ему было как будто скучно, но он был исполнен решимости поддерживать Йоко. Они часто перешептывались между собой. Йоко слушала, обдумывала слова Джона, а затем выходила вперед и издавала новое распоряжение. Но она не позволяла Джону распоряжаться самому. Один раз он встал и посмотрел, как оператор сфокусировал линзу. Понаблюдав за съемкой, Джон вслух высказал предположение. «Джон, это не твое дело», — сказала Йоко. Когда он предложил направить камеру под другим углом, она сказала: «Ты ничего не смыслишь в этом, Джон. Оставь это тем, кто в этом разбирается.» Таким образом, Джон тихо наблюдал, что происходит. Время от времени он прохаживался взад и вперед или уходил в заднюю часть чердака поболтать с кем — нибудь.

В два часа ночи, после двенадцати часов непрерывных съемок, конца «Мухи» не было видно. Джону принесли пакетик героина. Его глаза остекленели, и он стал покачиваться при ходьбе. Мне было невыносимо видеть, как он губит себя. Я не принимала наркотики. Меня воспитали так, что я всегда должна контролировать свои действия, и мне было противно видеть, как Джон потерял над собой контроль. Мне хотелось ринуться к нему и сказать: «Брось это!», но я не сделала этого. Никто не сделал этого. Никто. Меня начинало все больше и больше поражать, что никто не осмеливался критиковать Джона, даже во имя его блага.

Через два часа, в четыре утра, я увидела Гебхардта, маячившего за камерой. «Положите муху ей на промежность», — приказала Йоко. Оператор уставился на нее и не пошевелился. «Я не могу», — наконец сказал он. «Я хочу, чтобы муха вошла внутрь, а потом вышла.»

«Сделай это сама», — сказал Гебхардт.

Йоко взяла муху и склонилась над распростертым телом. Она прищурилась и выпрямилась. Явно с неудовольствием посмотрела снова вниз. Затем она наклонилась вновь и взяла рукой тесемочку «тампакса», торчавшую из женщины. Йоко выдернула «тампакс» и положила муху.