Утро после победы - Ариадна Константиновна Рокоссовская
Эра Георгиевна: Когда обстановка стабилизировалась, он перед Новым годом устроил нам приезд на три дня в Перхушково, где был его штаб. Добирались мы из Куйбышева ночью на военном самолете. Почему-то я запомнила, что в самолете было ужасно холодно. Он нас встретить не смог: был очень занят. Но для нас была наряжена маленькая елочка, приготовлено угощение, конфеты. Элла с конфетами так переусердствовала, что ночью ей стало плохо. Что понятно: конфет у нас во время войны не было. Эта поездка – одно из самых светлых моих воспоминаний. Зима была холодная, но солнечная. Папа был в приподнятом настроении. Жили мы в том же доме, где у него был штаб. Он забегал к нам в течение дня, мы ходили гулять всей семьей. Ну а в следующий раз мы были у него в Германии – это уже после войны.
А когда вы вернулись из эвакуации и поселились на улице Грановского, удавалось пообщаться с отцом?
Эра Георгиевна: Да, его ведь часто вызывали в Москву, а дом наш был в пяти минутах ходьбы от Кремля. Он заезжал домой, рассказывал последние новости. Мы слушали, раскрыв рот. Например, о «Катюшах» мы впервые узнали от папы. Хотя, конечно, дома ему хотелось отдохнуть, отвлечься, и он не столько говорил о своих делах, сколько расспрашивал нас о наших новостях, об учебе, о друзьях. Позже мы стали ездить на военный аэродром – встречать его. Когда знали, что он может заехать, ждали, не ложились спать до глубокой ночи, хотя папа иногда ругал нас за это. Мы дорожили каждой минутой рядом с ним.
И он, как был с фронта – в пыли, в грязи…
Эра Георгиевна: Нет-нет, никакой грязи, что вы! Отец был очень аккуратным. Он говорил, что если у человека одежда не в порядке, то и в мыслях беспорядок, и воевать хорошо не сумеет. Сам он был настоящим щеголем, и сколько я себя помню, сапоги у него были начищены до блеска. Во время войны у отца в охране был бывший парикмахер по фамилии Громов. Он папу и стриг, и брил, а при необходимости и еду мог приготовить.
А письма с фронта писал?
Эра Георгиевна: Да, писал письма, просто записочки синим или красным карандашом – тем, которым на карте отмечал ход боевых действий. Он старался внушить нам оптимизм, вселить в нас уверенность в будущей победе. Вот, например, письмо маме от 5 декабря 1941 года: «Шлю тебе свой фронтовой привет! Ты, верно, сердишься на меня, как всегда, за долгое молчание, за то, что не сумел позвонить тебе за 20 дней. Ты, конечно, права. Но ты, наверно, знаешь, что мы вот уже 20 сплошных суток отбиваем яростные атаки гитлеровцев, пытающихся любой ценой прорваться в Москву… Но одно должно быть тебе ясно, что Москву мы не сдали и не сдадим, чего бы это нам ни стоило. Я себя чувствую неплохо. Но, по совести говоря, переутомился, а главное – переутомилась нервная система». В доме висела карта, на которой после сообщений Совинформбюро мы отмечали красными флажками продвижение наших войск. Оценке положения на фронте папины письма очень способствовали. Сохранилось, например, такое письмо:
«Шурик, дорогой, здравствуй!
Письмо твое и гостинцы я получил. Ты пишешь насчет приезда, я бы очень хотел повидаться с тобою и с ребятами, но вот видишь, какое несчастье с Ватутиным. Ему вчера отрезали ногу (по самую ягодицу), и еще не известно, выживет ли. Операцию делал ему Бурденко. Я не знаю как, но возможно, что мне придется командовать фронтом, т. к. сейчас поставить на 1 Укр. фронт некого. Если так будет, тогда придется приехать тебе ко мне в гости.
Ну вот видишь, какие дела, приходится мириться.
Костюм портной привез, сделан сравнительно удачно. Посылаю с Семочкиным Леке (Элле Жуковой. – Прим. ред.) письменный прибор – мой подарок в день рождения.
Ну пока, будь здорова. Целую тебя крепко, крепко. Привет и крепкий поцелуй Эрочке и Эллочке. Признаться, я немного по вас соскучился. Живу с надеждой: может быть, улыбнется фортуна, и удастся увидеться. Еще раз целую. Жорж».
(29 февраля 1944 года во время выезда в войска в стычке с отрядом УПА в с. Милятын Острожского района командующий 1 Украинским фронтом Николай Федорович Ватутин был ранен в левое бедро и через полтора месяца умер от заражения крови. – Прим. ред.)
Эра Георгиевна Жукова – старшая дочь Георгия Константиновича и его первой жены Александры Диевны. Она выпускница юридического факультета МГИМО, кандидат юридических наук. Больше сорока лет проработала в Институте государства и права РАН. Младшая дочь маршала Жукова и его первой жены – Элла – также окончила МГИМО, свою жизнь она посвятила журналистике. К сожалению, несколько лет назад Элла Георгиевна ушла из жизни.
Балерина Ольга Лепешинская вспоминала, что во время одной из поездок на фронт бригады артистов Георгий Константинович пригласил ее и Ивана Козловского к себе в штаб на ужин. И когда Козловский спел для Жукова песню «Темная ночь», тот обнял его, а в глазах у маршала были слезы.
Эра Георгиевна: Папа очень любил эту песню. Он вообще любил музыку. В одном из сохранившихся у нас писем из Монголии писал маме, что ему удалось раздобыть патефон, и просил ее привезти пластинки. Вообще, отец любил все русское, ему нравились русские песни, военные ансамбли, уже после войны мы всегда ходили на их выступления. Да он и сам немного играл на баяне. Вскоре после разгрома немцев под Москвой к нему на командный пункт в Перхушково приехала делегация из Тулы. Они привезли отцу в подарок тульский баян. До этого папа играть на музыкальном инструменте не умел, но за год, хоть и урывками, немного научился. Нот он не знал, под руководством своего фронтового учителя – красноармейца Ивана Усанова – подбирал мелодии на слух и вскоре уже смог играть свои любимые распевные русские песни, например: «Степь да степь кругом», «По диким степям Забайкалья». Песню «Темная ночь» мы иногда исполняли вместе – он на баяне, я – на аккордеоне, который отец подарил мне в конце войны. И даже маленькая Элла тренькала в такт на своей детской гармошке. Я, признаюсь честно, аккордеон не очень любила, хотя после войны увлечение этим инструментом было прямо-таки повальным, но огорчать отца не хотелось. Кстати, во время войны папа подружился с прекрасной певицей Лидией Руслановой, которая не раз
