Суворов - Олег Николаевич Михайлов
Беззаботность и веселье, царившие при дворе, не могли не сказаться на состоянии русской армии, а гвардии в особенности.
Юный Суворов немало изумился, не видя вокруг той суровой дисциплины и требовательности петровских времен, о которых так много рассказывал ему отец. Свои воинские обязанности гвардейцы выполняли из рук вон плохо. Солдаты-дворяне самовольно отлучались с постов, учиняли попойки и драки, присылали на тяжелые работы вместо себя своих крепостных. А так как в Семеновском полку солдат-дворян было около половины, то их помещичьи привычки и наклонности сделались причиною множества разного рода льгот и послаблений, к числу которых относилось и разрешение жить вне черты расположения части.
В обычный мокрый петербургский день, когда не разберешь, зима это или осень, дежурный по полку вывел семеновцев на главный плац для проведения строевых учений. Поставленные в каре или четырехугольник солдаты недовольно переговаривались, браня гнилую погоду. Дежурный подал команду «Смирно!» и бросился к полковой избе, откуда уже выходили господа полковые штапы во главе с командиром семеновцев генерал-аншефом Степаном Федоровичем Апраксиным, в пышной шубе поверх расшитого золотыми лаврами мундира. Сняв форменную шляпу, дежурный доложил о готовности полка к проведению экзерциций.
Вельможа задумчиво поднял толстое лицо к сочащемуся небу, вздохнул и неожиданно зычно скомандовал:
— Слушай приказ! Начать экзерциций на сей неделе... — Он передохнул, поправил на брюхе золотой шарф и решительно закончил: — Ежели на сей неделе будет благополучная погода. — И, тяжело повернувшись, пошел в избу. На крыльце Апраксин остановился: — А свободное время употребить на полковые работы...
Слобода продолжала отстраиваться, и хозяйство семеновцев не вполне еще наладилось.
Возвращаясь в казарму, долговязый солдат из дворян Петр Кожин кивнул Суворову:
— Знамо дело: работа не волк, в лес не уйдет...
— Ты-то чего радуешься, — ответил Суворов, — пойдешь, братец, в команду лес вырубать, твой черед.
— Нет уж, господин капрал, — усмехнулся Кожин, — не пойду. Или неведом тебе приказ, так пойдем покажу... «Нижеписаных рот солдат, а именно... Прозоровского... Лихачева...»
Кожин долго водил пальцем по строчкам, отыскивая свою фамилию, ибо в грамоте российской силен не был:
— Вот! «...Третьей роты Петра Кожина... как на караулы, так и на работы до приказу не посылать, понеже оные, вместо себя, дали людей своих в полковую работу для зженья угля; того ради оных людей присылать сего числа пополудни во 2 часу на полковой двор...»
— Сколько ж у тебя с собой дворовых? — полюбопытствовал Суворов.
— Двадцать осемь душ, не считая женского полу, — охотно сообщил тот. — За господской головою живут, так надо ж и им хлеб отрабатывать...
Суворов все более убеждался в том, что положение солдат-дворян никак нельзя было назвать тяжелым. Унтер-офицеров же гвардии приравнивали к армейским офицерам как в служебном отношении, так и по значению их в обществе. На них возлагались серьезные поручения, они ездили за границу от Иностранной коллегии, командировались и в глубь России. Дворяне, даже рядовые солдаты, приглашались на высочайшие балы и маскарады.
— В машкераде, который по соизволению ея императорского величества назначен в будущую пятницу, быть всем знатным чинам и всему дворянству российскому и чужестранным фамилиям, кроме малолетних, в приличных масках и притом, чтоб платья пилигримского и арлекинского и непристойного деревенского, також и на маскарадные платья мишурного убранства и хрусталей употреблено не было, да и не иметь при себе никаких оружий... — Лейб-гвардии майор Никита Федорович Соковнин со значением оглядел ровные ряды солдат-дворян. — Того ради в ротах и заротной команде всем чинам объявить, и кто из дворян пожелает быть в том машкераде, о тех подать за руками командующих господ обер- офицерам в полковую канцелярию ведомости неотменно.
Стоявший на правом фланге взвода, рядом с капралом, долговязый Кожин толкнул локтем Суворова:
— В машкерад пойдешь? Суворов замотал головой.
— Экой ты, право, чудак. Да почему же не хочешь?
Кожин имел собственный выезд. Начальству даже приходилось ограничивать его в количестве запрягаемых в карету лошадей.
— Недосуг мне, да и к дамскому полу я склонности не имею...
— А ты слышал, что после бала будет разыгрываться кадетами на складной сцене русская трагедия «Хореф и Нарт»? Александр живо обернулся к Кожину, позабыв, что находится в строю:
— Изволь, братец, пойдем. Трагедию посмотрю, и с превеликим удовольствием...
В назначенный час Суворов в простой полумаске уже сидел в богатой карете Кожина, разодетого в немыслимый восточный костюм. Императорский дворец был иллюминирован разноцветными плошками, сиял тысячами свечей в хрустальных жирандолях, отражавшихся в венецианских зеркалах, сверкавших в драгоценных уборах знатных дам.
Суворов впервые оказался посреди великолепия дворцовых зал, затянутых алыми, пунцовыми, вишневыми и зелеными шелками, шитыми серебром и отделанными золотым позументом. В залах стояли резные золоченые стулья и банкетки из березы, ясеня и темного дуба. В тяжелых рамах красовались писанные маслом парсуны и картины на мифические сюжеты.
В потоке нарядных гостей Кожин чувствовал себя как рыба в воде, раскланиваясь со знакомыми масками, обращая особливое внимание, словно он искал кого-то, на молодых женщин — они носили на платьях, у выреза, специальный бант для интимных записочек, именуемый почтою любви.
Проходя зимним садом, Кожин вдруг остановился, в преувеличенно низком поклоне пропуская мимо себя веселую и шумную компанию. Впереди разряженных дам, большею частью с грубыми, топорными фигурами, двигался офицер-преображенец без маски. Узкий, в талию, темно-зеленый мундир очень шел его красивому круглому лицу, белому и живому, с голубыми глазами и маленьким ртом, твердо очерченным и алым. Он держался прямо и стройно, весело улыбаясь в ответ на приветствия окружающих.
Суворов удивился, но последовал примеру Кожина, шепнув ему:
— Лицо этого капитан-порутчика кажется мне знакомым...
— Тише, — не поднимая головы, отвечал Кожин, — сие всемилостивейшая государыня наша Елизавета Петровна...
Капрал еще не знал, что на балах и маскарадах императрица любила появляться в мужских платьях, которые ей очень шли, заставляя приближенных офицеров надевать дамские наряды.
Кожин скоро бросил новичка-семеновца, проследовав за кокетливой китаянкой с украшенным драконами веером и мушкою
