Владимир Кондауров - Взлетная полоса длиною в жизнь
С первых же шагов пришлось изучать неписаные законы внутренней жизни лётчиков. Сижу, к примеру, изучаю Инструкцию, и вдруг тишина. Оглянулся никого. «Странно, — подумал я, — скоро обед, а всех как будто ветром сдуло». Через час лётчики шумно ввалились в комнату:
— Сынок, что это ты обед пропускаешь?
— А куда вы так внезапно исчезли?
— Ты что, не слыхал команду?
— Какую?
— «Две минуты».
— Ну, и что?
— Это и есть команда для отъезда в столовую. Через две минуты все должны быть в автобусе.
Однажды ко мне, как к самому молодому, в очередной раз подошёл один из полковников и попросил:
— Сынок, съездил бы ты за минералкой.
Я был погружён в изучение Инструкции и с нетерпением ожидал тот день, когда, наконец, взлечу на новом для меня самолёте.
— Вы же видите, как я занят. Некоторые ничего не делают, пусть съездят.
Офицер отошёл, не сказав больше ни слова. Зато на первом же собрании «старики» так аккуратно пропесочили меня, что в дальнейшем я уже никогда не отказывал коллективу. А Пётр Филиппович Кабрелёв ещё подлил масла в огонь:
— У нас появились молодые лётчики, которые только и думают, как бы за ручку подержаться (имеется в виду «любят полетать»). Может быть, они считают, что у них достаточно инженерного образования для профессии лётчика-испытателя?
Такой «тонкий» намёк в мой адрес подстегнул меня в этом же году подать документы в МАИ, на вечерний факультет.
Глава II
Первые шаги по стоянкам испытательного аэродрома. Завороженным взглядом смотрел и не мог оторваться от многообразия стоявших там боевых самолётов, многие из которых я видел впервые. Вот похожий на МиГ-21, но более солидный с виду перехватчик ПВО Су-9, а рядом — ещё более солидный, но уже с двумя двигателями в фюзеляже. Это что-то незнакомое. Дальше — тоже с двумя двигателями, но похожий на МиГ-17. Да это же МиГ-19, первый сверхзвуковой. Тут же притулилась знакомая с курсантских лет «уточка» — УТИ МиГ-15. А это что такое?! Какая-то смесь бомбардировщика с истребителем, и ракеты под крылом висят. Неужели и его «оседлаю» ? Иду к другой стоянке и вижу разные, но в то же время похожие друг на друга самолёты, как будто бы объединённые одной бедой. Да у них шасси ненормальное! Стоят, как инвалиды, с обрезанными ногами. Недалеко — ещё один такой же, но с такими длинными крыльями! Сразу видно — тихоход. Нестерпимо захотелось тут же расспросить техников: Что, Зачем и Почему? Но нет, не стоит: ещё подумают, мол, что это за «сыроежка» такая тут ходит, да ещё и спрашивает.
Принятый на работу в испытательный институт в виде исключения, для «эксперимента», я был «белой вороной» в кругу молодых испытателей, пришедших до меня. Первоклассные лётчики, прослужившие в боевых полках по 8–10 лет, они считались нормой, были уверены в себе и вызывали доверие у командования. На меня же посматривали с недоверием и откровенным любопытством: «Это чей же сынок к нам пожаловал? Ну-ну, посмотрим, на что он способен». Моему командиру эскадрильи, Игорю Ивановичу Лесникову, в то время было не до моих проблем. Среднего роста, стройный черноволосый подполковник, с такими же чёрными живыми глазами и быстрыми порывистыми движениями, он пользовался уважением не только у более старших по возрасту и опыту коллег, но и у самого «ВГ». Истинная причина такого отношения, как я понял для себя, крылась в его исключительно точной и цепкой технике пилотирования, свидетелем которой я однажды оказался. Сидя в задней кабине двухместного истребителя, я наблюдал, как мой командир выполняет очередной режим. Смотрел на пилотажные приборы и не мог поверить — стрелки «не дышали» ровно столько, сколько было необходимо лётчику. Для следующего режима он устанавливал их за короткое время против заданных инженером значений параметров полёта, и они опять стояли «как вкопанные». И. Лесников являлся ведущим лётчиком от НИИ по проведению испытаний «Фантомаса», что накладывало серьёзную ответственность за судьбу этой необыкновенной машины и отнимало у него значительную часть рабочего времени.
Заместителем у Лесникова был Валентин Николаевич Баранов высокий полковник с несколько сутуловатой походкой и крупным лицом, украшенным издалека заметным носом и усами, очеш степенный в своём поведении и выражении мыслей, что, однако не мешало ему быть добродушным, как и всем большим по комплекции мужчинам. Среди «стариков» его звали «Валера», считая видимо, что это имя по характеру произношения ему больше подходит, чем собственное. К этому времени он имел немалый опыт проведения испытаний различного характера, в том числе и государственных испытаний дальнего перехватчика Ту-128 в качестве ведущего лётчика. Кстати, с этим самолётом его связывала одна забавная история. Каждый раз, когда в весёлой компании кто-нибудь из «стариков» задавал ему один и тот же вопрос, раздавался дружный смех:
— Валера, расскажи, как у тебя в штопоре на Ту-28 зубы стучали?
— Да ну вас, — смущённо улыбался тот.
— Ну расскажи.
— Ладно. Прилетела как-то из Москвы журналистка, молодая, шустрая и-к Василию Гавриловичу. Мол, хочет статью написать о героях-испытателях. А он увидел меня и шепчет ей заговорщическим тоном: «Есть у меня такой богатырь, самый большой в мире истребитель испытывает. Недавно в штопоре „рога“ ему обломал». Она — ко мне: «Расскажите, как Вы боролись с самолётом в штопоре». Ну, я и подыграл: «Как, говорю, вошёл он во вращение, да как начал трястись, даже штурвал из рук вырывается. Нет, думаю, шалишь, не на того напал». Смотрю, собеседница моя перестала строчить в блокнотике, глядит на меня напряжённым взглядом и спрашивает: «Вы не могли бы мне объяснить: когда самолёт так трясётся, что вы при этом чувствуете?». «Что чувствую?». «Ну да, что с Вами происходит?». Тут уж я не выдержал: «Чувствую, как у меня зубы стучат», и продемонстрировал ей, рассказчик, как бы от натуги, вытаращил глаза и закляцал внушительной челюстью, причём, настолько выразительно, что долго потом выжидал, когда утихнет хохот окружающих. — В это время по громкоговорящей объявили, чтобы я поторопился на вылет. Я распрощался, посмеялся про себя и забыл, а вот она про зубы не забыла. Расписала на полном серьёзе о героической профессии со стуком зубов.
Итак, мои командиры, занятые испытаниями, контролировали меня, в основном, при утверждении акта сдачи зачётов по знанию конструкции и эксплуатации очередного, нового для меня самолёта. По установившейся традиции практическое переучивание происходило без каких-либо контрольных полётов на «спарке», тем более что их там и не было. Да и само освоение носило здесь совершенно другой характер, чем в боевых полках. После трёх-пяти полётов для ознакомления и «прощупывания» особенностей самолёта на пилотаже, максимальных скоростях и высотах, лётчик допускался к проведению на нём различных испытаний. Только для первого самостоятельного полёта выделялся ответственный из числа опытных на этом типе испытателей, который приезжал к началу ВПП, чтобы, в случае необходимости, подсказать лётчику на посадке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});