Куйбышев - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе
«Этот рассказ был настолько правдоподобен, — продолжал диктовать Куйбышев, — что я не сомневался в том, что дело обстоит именно так… Я был убежден, что буду арестован. Я уже говорил, что у меня в портфеле было шесть револьверов. Литература — пустяк, это грозило тюрьмой, может быть, двумя годами, но оружие — это другое дело. Куда-нибудь его сдать не представлялось возможности, кроме передачи его той же Агате. Я ей передал свой портфель, она посоветовала мне не являться на квартиру и скрыться…
Я сказал ей, что иду домой, что бы там ни было. Видя мое твердое решение, Агата не стала возражать, и мы договорились, что если я не буду арестован, то должен на другой день побывать у нее, а если меня арестуют, то она через некоторое время придет ко мне в тюрьму на свидание.
Придя на Выборгскую сторону, я предупредил товарища, что он не должен являться ко мне на квартиру, и пошел домой. Вхожу в дом — никаких признаков засады. Звоню в квартиру — хозяйка открывает мне с обычным видом и тут же спеша ковыляет в кухню, как это было десятки — раз… Вхожу в комнату — все в порядке. Выдвигаю ящик комода — литература здесь. Девять часов утра; солнце весело светит в окно. Я стою среди комнаты и недоумеваю. Вдруг меня разобрал страшный хохот над тем, что мы зря проплутали всю ночь. Я бросился на кровать и безмятежно заснул, не думая долго о развязке всей этой истории… Только вечером начал осторожно расспрашивать хозяйку. Она мне сказала, что… была какая-то девушка, которую она просила уйти, и так как последняя отказалась, то она пошла за полицейским в надежде, что он поможет выставить эту незнакомую ей девушку. Полицейский, встреченный ею на пути к своей квартире, которая находилась на два этажа выше моей, наотрез отказался помочь…
Занятый разными делами, я не шел к Яковлевой. Лишь через десять дней после этой трагикомической ночи я отправился к ней. В ответ на мой стук открылась дверь, и мне показалось, что ее открыла не Агата, а как будто какой-то совершенно другой человек: глаза ввалились, щеки впали, лицо бледное, на лице следы тяжелых тревог. Она на меня смотрела, как на выходца из иного мира.
— Кто вас освободил?
Я рассмеялся и сказал, что не был арестован. Гневу ее не было предела… В течение восьми-десяти дней она ходила по всем тюрьмам и справлялась, нет ли тут заключенного Куйбышева. Ей неизменно отвечали, что такого нет и что, очевидно, он находится в жандармском управлении. Она обошла все тюрьмы и в то утро, когда я пришел к ней, собралась уже идти в жандармское управление узнать о моей судьбе. Мой приход был очень кстати, ибо совершенно естественно, что ее визит в жандармское управление привел бы к моему аресту».
До ареста еще месяцы. И не в Петербурге. Из столицы Валериан благополучно уедет в марте. Вырвется из кольца, готового наглухо замкнуться. Ту старую комнату на Выборгской стороне у сварливой финки приходится бросить еще до Нового года. Уж слишком часто поднаторевший в конспиративных тонкостях Куйбышев слышит за собой шаги далеко не случайных попутчиков. Филеры за спиной. Шпики в подворотнях соседних домов. С таким хвостом ничего путного не сделаешь. Не воспользуешься и явочной квартирой — нельзя рисковать приютившими людьми…
До свидания, Петербург. До следующей встречи. Их еще будет немало. Покончено единственно с карьерой врача.
Конец, в сущности, без начала. К занятиям в Военно-медицинской академии Куйбышев так и не приступал. За делами более насущными.
В автобиографии бегло: «В марте 1906 года уехал в Сибирь, в город Кузнецк, где организовал нелегальный кружок социал-демократов-большевиков. Отпечатал несколько листовок».
В выборе города нет особого смысла, значения многообещающего. Просто очередное место службы Куйбышева-отца, воинского начальнйка. Немудрящее житейское обстоятельство — в отчий дом, — чтобы собраться с силами, является усталый, измотанный сын. В отличие от библейского глаз долу не опускает. На бабушкино сетование: «Негодник, опять ты упустил свое счастье!» — трясет кудрями. «Не надо, не гневайтесь, бабуля! Счастье во мне бьет ключом…»
Кузнецк — место временное. По-настоящему расправлять крылья не здесь — в Омске.
= 4 =
Исчез потомственный дворянин Куйбышев. Существует бездомный, неимущий мещанин Касаткин. При некоторых обстоятельствах еще Кукушкин, недорогой репетитор в купеческих домах.
Старается, учит… Составляет прокламации, издает листовки, ведет рабочие кружки. Из-за него и спор при выборах Омского комитета Российской социал-демократической рабочей партии. «Не слишком ли юн этот Касаткин? Стоит ли проводить в комитет?» — «Напротив, в юных годах его вижу дополнительное преимущество», — отстаивает своего духовного крестника вожак сибирских большевиков Константин Попов. Коренастый, беловолосый, с продолговатым, по-южному резко очерченным лицом и… раскосыми, монгольского типа, глазами. В недалеком будущем участник V съезда партии.
Недалекое будущее — тридцатое апреля — девятнадцатое мая 1907 года. А военный суд в Омске начался первого марта. Всего два месяца назад! Помощник секретаря Омского военно-окружного суда надворный советник Прохалев оглашает обвинительный акт:
«На основании пункта 6 статьи 19 правил о местностях, объявляемых состоящими на военном положении… 38 нижеследующих лиц: Попов… Куйбышев… Абрамович… Голоухов… Потапенко… Рыбаченко (он же Романенко)… Молодов… Судакова… Шапошников… привлекаются по обвинению в том, что они приняли участие в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в России государственного строя…»
Их берут в ночь с двадцатого на двадцать первое ноября минувшего, 1906 года. В самом начале городской конференции эсдеков. Только-только отгремел голос «Касаткина»: «Придуманный Аксельродом «рабочий съезд» — это похороны революционной партии… Мы революционеры, а не похоронных дел мастера! Мы за Ленина! Против Аксельрода!..» Хлопнули двери. Вбежал дозорный — пекарь Иван Чебоксаров, Курилка в просторечии. Выдохнул: «Окружили!..» Крик исправника: «Руки вверх! Будем стрелять!» Исправник, пристав, несколько офицеров наставляют револьверы. Заметно торопятся. Не обыскивают. С поднятыми руками выводят на улицу. Подталкивают в спину шашками. Под утро с чрезмерными предосторожностями доставляют в тюрьму.
Потом, на следствии, проясняется. Провокатор в предельном усердии попутал своего благодетеля, исправника. Изобразил, будто в домишке на Скаковой улице, заарендованном
