Джейн Хокинг - Быть Хокингом
Мы встретились в пятницу вечером в итальянском ресторане в Сохо[12], что само по себе уже было достаточно расточительным мероприятием. Однако у Стивена были подготовлены также и билеты в театр, и нам пришлось спешно окончить трапезу, оказавшуюся до неприличия дорогой, чтобы, пройдя от реки к югу, успеть в Олд Вик[13] на «Вольпоне»[14]. Мы второпях добежали до театра, бросили сумки под наши кресла в заднем ряду партера, и пьеса началась. Мои родители любили ходить в театр, поэтому я уже посмотрела другую великую пьесу Джонсона, «Алхимик», которая понравилась мне от начала до конца.
«Вольпоне» оказалась не менее увлекательной, и вскоре я уже с головой окунулась в интриги старого лиса, решившего испытать искренность чувств своих наследников и павшего жертвой обстоятельств.
Находясь в восторженном состоянии после просмотра пьесы, мы горячо обсуждали ее, стоя на автобусной остановке. Проходивший мимо бродяга вежливо попросил у Стивена немного мелочи. Тот запустил руки в карманы и с огорчением воскликнул: «Простите! У меня нет ни монетки!» Бродяга усмехнулся, подмигивая в мою сторону. «Порядок, парень, – сказал он. – Понятное дело». В эту минуту подошел автобус, в который мы и запрыгнули. Усевшись, Стивен повернулся ко мне с растерянной улыбкой: «Мне ужасно жаль… – сказал он. – Кажется, у меня не хватает даже на проезд. У вас не найдется немного мелочи?» Меня терзало чувство вины за растраты Стивена сегодняшним вечером, так что я поспешно закивала. Подошел кондуктор и навис над нами, а я все никак не могла найти кошелек в закоулках моей сумочки. Мое смущение резко возросло, когда я поняла, что кошелек пропал. Мы выскочили из автобуса на первом светофоре и помчались обратно в Олд Вик. Главный вход в театр уже закрыли, но Стивен устремился к служебному подъезду. Там было открыто, в коридорчике горел свет. Мы тихонько пробрались внутрь; впрочем, театр оказался безлюдным. В конце коридора мы очутились перед дверью, которая вела прямо на сцену: опустевшую, но все еще ярко освещенную. В ужасе мы на цыпочках пробежали по ней и спустились по ступенькам в темный партер. Практически сразу же, к нашему обоюдному облегчению, под нашими креслами отыскался мой зеленый кожаный кошелек. Мы уже шли обратно к сцене, когда свет погас и на нас обрушилась темнота. «Возьми меня за руку», – сказал Стивен властно. Я повиновалась, затаив дыхание в молчаливом восхищении, а он уверенно помог мне подняться по ступенькам, провел по сцене, и мы вышли в коридор. К счастью, служебную дверь еще не заперли. Спотыкаясь, мы выбежали на улицу и там согнулись пополам от смеха. Мы побывали на сцене Олд Вик!
3. Хрустальная карета
Через несколько недель после эпизода в Олд Вик и под конец курса скорописи мама встретила меня дома, воодушевленно размахивая листком бумаги с известием от Стивена. Он позвонил, чтобы пригласить меня на Майский бал в Кембридже[15]. Известие было сногсшибательным. За год до моих выпускных экзаменов по школе прошел слух, что одну из девочек пригласили на Майский бал. Все остальные, включая меня, зеленели от зависти и смаковали каждую подробность торжества, со временем ставшего притчей во языцех. Сейчас же, вопреки всяким ожиданиям, пришла моя очередь. Когда Стивен позвонил, чтобы повторить приглашение, я с радостью приняла его. Вопрос о том, что надеть, решился сам собой, когда я отыскала в магазинчике рядом со школой стенографии платье из белого с синим шелка, на которое у меня как раз хватило денег.
Майский бал, который, с присущей Кембриджу противоречивостью, всегда проводится в июне, должен был состояться через несколько месяцев. Тем временем мне нужно было заняться пополнением собственного кошелька, опустошенного покупкой бального платья, чтобы обеспечить себе путешествие в Испанию, которое я планировала на лето. Я заключила соглашение с агентством по временному трудоустройству в Сент-Олбанс. Мое первое назначение представляло собой подработку на полтора рабочих дня в Вестминстер-банке, управляющий которого – терпеливый, добрый мистер Эберкромби – был другом моего отца. Меня усадили за телефонный коммутатор, но я, не имея ни малейшего представления о том, что нужно делать, запаниковала перед панелью с мигающими лампочками и могла только лихорадочно выдергивать одни штепсели и вставлять другие в свободные отверстия. В результате я лишь отрезала все входящие звонки и соединила людей, сидящих друг напротив друга. После этого я переходила с одной временной работы на другую; время шло, весна сменилась ранним летом и наступила пора Майского бала.
Стивен заехал за мной жарким июньским днем, чтобы отвезти в Кембридж, и я поразилась перемене к худшему в его состоянии, произошедшей со времени театральной эскапады. Я даже усомнилась в его способности справиться с отцовской машиной – гигантским старым «Фордом-Зафирой». Прочная, как танк, она, по всей вероятности, форсировала реки в Кашмире, когда семья Хокинг – без Стивена, который в то время оставался в школьном пансионе в Англии, – жила в Индии несколько лет тому назад. Я боялась, что эта сногсшибательная во всех отношениях машина окажется слишком скоростной для своего водителя – худощавого, хрупкого, прихрамывающего, опирающегося на руль, чтобы выглянуть из-за приборной панели. Я познакомила Стивена с мамой. Она не выказала ни удивления, ни тревоги; лишь помахала нам вслед, как фея-крестная, отправляющая меня на бал в компании Прекрасного Принца в хрустальной карете, уносящей нас прочь.
Дорога в Кембридж обернулась кошмаром. Я обнаружила, что Стивен позаимствовал стиль вождения у отца, который был знаменит своей безудержной прытью за рулем, не гнушался обгоном на подъеме и повороте и даже, по слухам, ездил по встречной полосе автомагистрали. Заглушая все наши попытки завязать разговор, ветер с ревом врывался в открытые окна, а мы всё неслись на головокружительной скорости через поля и рощи Хартфордшира[16], направляясь в пустоши Кембриджшира. Перепуганная, я лишь одним глазком выглядывала в окно, пытаясь рассмотреть дорогу перед нами; что касается Стивена, то он спокойно озирался по сторонам – лишь дорога, похоже, нисколько его не интересовала. Не исключаю, что его бесстрашие было обусловлено авантюризмом, связанным со смертельным приговором, который вынесла ему судьба. Но мне от этого не становилось легче; я молча поклялась себе, что поеду обратно поездом. У меня уже появились серьезные сомнения в том, что Майский бал – это такая уж сказочная идея.
Опровергая законы статистики дорожных происшествий, мы умудрились добраться неповрежденными до прибежища Стивена – красивого пансиона стиля 30-х годов, предназначенного для выпускников. Другие его обитатели заканчивали наводить марафет в преддверии кутежа. Я переоделась в комнате на верхнем этаже, которую отвела мне экономка, а затем была представлена соседям Стивена и другим аспирантам, чье противоречивое отношение к нему поставило меня в тупик. К нему обращались на научном жаргоне, порой с едким сарказмом или сокрушительной критикой, но всегда с юмором. Что касается отношения к нему как к личности, то я почувствовала исходящую от них мягкую внимательность, граничащую с любовью. Мне было очень трудно совместить эти крайности. Я привыкла к согласованности между отношением и обращением и испытывала замешательство в обществе этих людей, которые могли разыгрывать роль адвоката дьявола, вступая друг с другом – то есть со Стивеном – в яростный спор, а через минуту уже, как ни в чем не бывало, заботиться о его личных нуждах, как если бы он был их господином. Меня не учили разделять разум и чувство, интеллект и сердце. В этих вопросах я была неискушенной и должна была многое усвоить – по кембриджским стандартам такая неискушенность граничила с предсказуемостью и банальностью.
