По дороге в Рай… Константин Кинчев. Жизнь и творчество. Стихи. Документы. Публикации - Барановская Нина
Эта песня - обращение к брату. Помните у Вознесенского: "пошли мне, Господь, второго, чтоб вытянул петь со мной…" Творца может оценить по-настоящему только творец. У любого художника всегда в душе живет тоска по пониманию - не слов, жестов, поступков, а созданного им. Ему необходима оценка равного. Не пылкие восторги и преклонение невзыскательных поклонников, а оценка равного. Кинчев никогда не смотрел на БГ как на "отца русского рока" и "учителя", нет. И вряд ли отдавал себе отчет в том, чего именно ждет от Боба. Но мне кажется, что он искал именно признания, понимания. Песня-то о том, что идеалы у них одни и те же, каким бы разным на первый взгляд ни было их творчество.
Вроде бы они и не ссорились. Правда, Костя рассказывал мне, что когда начинался его питерский период, он однажды пришел к Бобу домой.
- С бутылкой, как водится, чтоб все по-людски…
Но пообщаться им не удалось. Жена Бориса, женщина эксцентричная, попросту выгнала Константина. На нее Кинчев не обиделся - "что взять с вздорной бабы?" А то, что БГ в этой ситуации повел себя не по-мужски, конечно, его задело.
- По-мужски - это как? - спросила я.
- Ну, треснул бы кулаком по столу, что ли…
Но несмотря на этот случай, я не помню, чтобы Кинчев когда-либо злословил по поводу Боба. Естественно, все мы обменивались впечатлениями о концертах, о новых песнях того или иного музыканта или группы. И Константин никогда не кривил душой и говорил все, что думал, в том числе и о песнях Бориса. Иногда звучали далеко не комплименты. Но это всегда была критика с позиций художественных. В ней никогда не проскальзывал даже намек на мстительность, злобу или что-либо в этом роде.
Боб тоже посвятил Кинчеву песню. То есть он не декларировал, что песня написана именно в связи с Константином. Но это поняли все.
Однажды по каким-то делам зашел Борис, и я показала ему текст "Мы держим путь в сторону леса". Он прочитал его и сказал: "Угу". Потом, после того, как Кинчев впервые спел в рок-клубе знаменитую теперь песню "Мы вместе", Боб пришел ко мне на работу уже с текстом.
- Залитуешь? - И он протянул мне свое новое сочинение. Называлось оно "Быть вместе":
Я хочу сказать тебе: здравствуй, но где ты?Дать тебе руку, но рука проходит словно сквозь дым,Разжечь пламя, но что в тебе может гореть,Разделить с тобой кровь,но кровь нужна только живым.А твоим картонным героям, у которых нет тени,Бесплотным женщинам, которые вянут весной…Ты доволен, что движешься,тебе наплевать на то, кто тобой движет.Ты поешь на чужом языке - *ты боишься знать свой…Но помни - мы могли бы быть вместе,Мы могли бы быть вместе,Если бы ты мог быть.Ты имеешь змею, в которой нет яда,Решения, чтобы никто не задал вопрос,Свадьбу, на которой нет ни мужчин, ни женщин,Ритуал, в котором нет слез.А мы могли бы быть вместе -Если бы ты мог быть.Вот такая песенка. Если сопоставить два посвящения - Кинчева Гребенщикову и Гребенщикова Кинчеву, то непредвзятому человеку сразу становится ясным отношение их друг к другу. Если Костя обращался к брату, то БГ указывал ему его место, ставил в угол мальчишку-неуча и сорванца, осмелившегося заговорить на равных. Тем не менее Боб, который не слишком интересовался творчеством своих собратьев по рок-клубу и приходил в основном на те концерты, которые были связаны с праздниками - открытием сезона, фестивалем, годовщиной клуба и т.п., всегда приходил на концерты Кинчева. Правда, интерес свой порой скрывал за какой-нибудь откровенной демонстрацией, чуть ли не за ерничеством. Так, помню, на одном из концертов Боба со старинным лорнетом в руке, Он половину программы глядел на кинчевские неистовства в лорнет, держа его картинно, как если бы был на сцене, а не в партере, и снисходительно улыбался. В середине программы он сложил лорнет и вышел из зала. Не раз после алисовских концертов я слышала от Боба полюбившееся ему определение:
- Ты знаешь, вот Людка (жена Бориса. - Н.Б.) говорит, что он какой-то картонный, ненастоящий. Наверное, она права. Хотя… Хотя у него все есть для того, чтобы быть настоящим…
Так что фраза "может быть, я и картонный герой, но я принимаю бой" не случайна в "Земле" Кинчева. Это цитата из того же БГ.
Но, повторяю, понимая все это, зная, чувствуя отношение БГ к себе, Костя никогда не опускался до злобных выпадов. Один только раз он позволил себе съязвить. Это было в день концерта памяти Саши Башлачева в рок-клубе в 1987 году, в феврале, сразу после похорон.
К этому времени мы еще вернемся, а пока только расскажу эпизод, чтобы завершить тему. На похороны, как известно, съехались музыканты со всей страны. Приехал из Новосибирска и Дима Ревякин. Он все мучился вопросом, что же спеть на поминальном концерте. Песню, которую он замыслил исполнить, Кинчев забраковал.
*Помните кинчевское: "Я начал петь на своем языке…"? Н.Б.
И вдруг Дима решил - надо петь не свое, а народную песню, "Черного ворона".
- Вот это хорошо, - сказал ему Константин. - А слова-то помнишь?
Выяснилось, что слова Димка помнит плохо, да и то только первого куплета. Пытались найти текст. Но в те дни было не до того, чтобы бегать по библиотекам. И тут вспомнили: Боб когда-то на концерте пел "Ворона". Значит, он точно знает текст.
- Знаешь адрес Боба? - спросил Дима у Кинчева. - Давай сходим к нему.
И они пошли. Поднялись по знаменитой нескончаемой лестнице, позвонили в дверь. Чтобы их не приняли за фанов, надоевших своими посещениями, я сказала об условном звонке, по которому открывают "своим". Этим "условным" они и позвонили. Дима потом говорил:
- Но ведь я слышал, что к двери подошли. Постояли, подышали и не открыли.
Может быть, Бориса и вправду не было дома, не берусь судить. Но дело не в этом. Когда собрались на концерт, в гримерку, где сидели Кинчев и Ревякин, вошел Боб. Они рассказали, как приходили к нему и, главное, зачем приходили.
- Димка хотел "Ворона" спеть, а слов не знает… Жалко очень, ведь так хотел спеть… А ты сам-то его петь не будешь?
- Нет, - ответил Боб.
А потом на сцену вышел Боб с Сашей Титовым. И вдруг Боб запел "Черного ворона". Честно говоря, стало как-то не по себе. Он пропел свои песни, обернулся к портрету Саши Башлачева, висевшему в глубине сцены, перекрестил его и ушел.
После этого демарша и сорвался Кинчев. Когда снова увидел Боба, то вдруг восторженно-придурковатым голосом произнес:
- Ой, а я думаю, что же это так светло стало? Словно солнце воссияло нам! А это Борис Борисович вошел! А я-то думал… А это Борис Борисович нас посетил…
Был и еще один, как теперь это называют, наезд на Боба. Я о песне "Снова в Америку". Помните?
Он родился и вырос в коммунальном коридоре,Но с детства походил на героев рок-н-ролла.На все, что крутило и вертело Чака Берри,Он ставил свои метки, как кот на заборе.Он всегда был против, никогда не был "за",И соседи нередко вызывали ментов.Но у него был козырь: закрывая глаза,Он врубал магнитофон и - будь здоров!Он был снова в Америке.Ему снился пепел. Он бредил им.И лишь мажорный рок-н-ролл успокаивал нервыОн так боялся оказаться вторым,Но все время забывал, что такое - быть первым.Его склоняли на все голоса,А он плевал на стены легендарных "Крестов".У него был козырь: закрывая глаза,Он врубал магнитофон и - будь здоров!Он был снова в Америке.Теперь он в топе, он вот в экран.И ему протежируют сытые лица.Он принял титул, он вышел за грань,Но стал конкретен, как передовица.Вольному воля. Он открыл глаза.Он прошел по парапету, минуя ОВИР.Вот она - взлетная полоса.Он идет по трапу завоевывать мир.Снова в Америку.
