Владимир Головин - В. Махотин: спасибо, до свидания! Издание второе

Вдруг один из них подходит к нам: «Витя, того что ты просил, сейчас нет. Но ты послезавтра подходи, послезавтра я тебе обязательно отдам!» Мало того что для них он парень свой в доску, так при этом они думают, что он так и продолжает там обитать. Я был несколько удивлен. Одно время Витя жил в Москве, он даже показывал мне комнату. На Цветном бульваре, дом этот уже снесли. Насколько мне известно, он подарил эту комнату кому-то из женского пола. Хотя в те годы нельзя было ни подарить, ни купить жилье. Туманно все. Может быть, он в Москве учился.

Я еще о Вите как о художнике хочу сказать. Сначала я воспринял его как человека, который пишет необычайно лиричные пейзажи. И очень долго не мог понять всех его других картин. А сейчас – со временем – я открыл для себя его портреты. Я думаю, что его портреты обладают, может быть, даже большей значимостью. Потому что он умудрялся создать фундаментальный образ маленького человека – условно говоря – на очень маленьком размере. При этом я считаю, что Витя относится к экспрессионистам по стилю.

– Я тоже так думаю.

– Дело в том, что его личность вытесняет в нашем восприятии художника Махотина! Со временем приходит умение воспринимать эти вещи отдельно. И портретные работы Виктора на меня начинают производить впечатление все более сильное. Особенно это касается портретов девушек и старушек, тут он просто бесподобен. В «женском вопросе» он доходил до глубины философии и символизма. Некоторые его маленькие картинки воспринимаются как иконы – по силе своего образа. У меня есть такая, моя собственность: две тучки и маленькая звездочка. Там практически нет цветов, три цвета всего-то, но она для меня одна из основных в его творчестве. Или Лев Толстой в русском поле… Его пейзажи. Витину живопись мы пока еще не можем объективно оценить. Картины его очень узнаваемы.

Работы Вити можно смело собирать по всему бывшему СССР, потому что они могут оказаться в любом городе. Однажды он показывал мне слайды своих работ. Их было не менее 70, в основном – созданные до 1990 года. И к сожалению, Махотина-художника не все понимают. И еще вот о чем хочется сказать. Витя не мог быть только художником, поскольку профессия художника основана на эгоцентризме и некоей самозакрученности. И вот эти два основных внутренних признака художника ему были как раз несвойственны.

Художник – профессия, изначально ориентированная на одиночество. Любой творческий человек самопогружен. И вот этого-то эгоизма в Вите не было, и, может, отчасти это являлось для его искусства минусом. По сути, он сформировал многих людей своим примером, а не только творчеством.

– Тебя он тоже сформировал?

– Не то чтобы сформировал, но он мог всего несколькими словами задать целый вектор направления жизненных принципов. Он мог произнести всего одну фразу, но эта фраза доминировала в тебе на протяжении если не всей дальнейшей жизни, то хотя бы какого-то длинного периода. Когда какие-нибудь проблемы возникали, то он был для меня фундаментальным человеком в Екатеринбурге, фактически каждый раз, бывая на Урале, я к нему заходил или мы где-то пересекались. Только однажды я не был у него и жалею об этом. А приезжал я 4—5 раз в год. Отмечу еще, что Витя мог очень цельно, образно и коротко охарактеризовать человека фразой. Как-то он послал ко мне в Москву одного верующего, тот крестил и крестил все, что попадется, и говорил только на эти темы. Утомило меня присутствие этого товарища, только глубокая религиозность моя не позволила мне послать его…

Я помню, Витя определил его потом единственной фразой: «Он верующий, потому что ему это выгодно». Это было действительно так, точнее не скажешь.

Кстати, в Москве у некоторых людей попадаются его картинки.

– Да, у четы художников Стекольщиковых, Витиных друзей, есть его картины.

– И у других есть.

– Зоя Таюрова написала, что работа «Кулачный бой» – это примитивизм по стилю. Тут вообще Джотто есть, ренессанс ранний!

– У всех свое мнение, бесполезно спорить.

Его живопись – это экспрессионизм чистой воды. Это, скажем так, миниатюрный экспрессионизм. Примитивом тут и не пахнет. Да и как мог быть примитивистом человек, который отреставрировал сотни, если не тысячи, икон.

– А ты откуда знаешь?

– Он был моим учителем в реставрации.

– А ты был реставратором?

– Да.

– Виктор, знаю, дома строил. А про иконы я не слышала…

– Он очень много икон отреставрировал, особенно в доперестроечный период. Если я их отреставрировал сотни, то он – всяко больше. Все он это знал. И очень многие знания, особенно поначалу, я получил от него. Он мне даже подарил собственную книжку по реставрации икон, которую достать в то время было невозможно. Виктор помогал не только мне в этом направлении, но и Марине Азановой, и Олегу Бызову… По иконописи знания у него были серьезные. Чувствовал он иконы прекрасно. Во всяком случае, иконы у него были такие, что многим и не снились по нынешним временам! В том смысле, что проходили через него – он же не был «накопителем». Собирать, запасать – перед ним такой цели не стояло.

– Его же два раза обокрали…

– В России нет человека, которого ни разу бы не обокрали, тем более общительного. Это гадко, да.

– Каково значение Виктора Махотина для культуры города?

– Скорее, значение для жителей города. А для культуры… это надо к музейным работникам обратиться, они лучше знают.

– Ройзман написал, что Витя отсидел 16 лет.

– Я про это лично от него не слышал, но нормальные люди этим не хвастаются. Хотя, детский дом если в расчет взять, то как раз и получится 16.

– Витя говорил, что к детям в детдомах хорошо относились. Кружки там всякие были. Ему краски давали, чтобы он занимался рисованием.

– Вполне возможно. Но в то же время в детском доме были определены внутренние порядки между мальчишками, сила там доминировала – дрались… Оно и понятно, впрочем: время послевоенное, голодное, со своими понятиями и законами. Меня другое поражает: внутренняя свобода Вити. Я знал немало людей из детских домов, и они совершенно не похожи на Витю. Он был в этом плане уникальным человеком.

– Вот Борис Цыбин тоже из детдома, учился в художественном училище, два года правда всего, потом бросил, сейчас он кузнец. Владимир Пресняков – главный архитектор города Копейска. Виктор Ламмерт – тоже художник. Художников много вышло из того детдома.

– Видимо, детдом способствует развитию визуального творчества, определенных внутренних качеств. Способствует желанию замкнуться, уйти в себя, что-то нарисовать.

– Они жили не так, как дети в семьях. Убегали, например, вместо школы на пруд – плавать на плоту, в сады убегали.

– Мое детство таким же было, хотя и не детдомовским. Мы в бараках жили у Исети. Тонул, помню, несколько раз. Я понимаю романтику эту. Порой такое случалось, что до смерти несколько сантиметров оставалось. И я думаю, что его детство по сути такое же было, если не хлеще.

– Ты когда родился?

– В 1962-м. Как-то в меня стреляли солью, а могли и дробью! Улица воспитывала. Почти нормально воспитывала.

– Витя раздавал все. Ремонт делал людям бесплатно.

– В Китае говорят: «Доброму человеку не надо думать о старости». Витя очень четко соответствовал этой поговорке.

Вадим Дубичев

Читал и смеялся

Мой рассказ «Индейка счастья» был опубликован в 1993 году в российской газете «Доверие». Спустя некоторое время встретил Витю Махотина – сунул ему газетный номер и попросил прочитать. Если уж обидится – художники народ сложный! – то пусть при мне. Хотя рассказ был не о нем персонально, а обо всех нас – как жили мы тогда. Витя читал и смеялся. Я курил. Светило солнышко. Хорошее было время.

ИНДЕЙКА СЧАСТЬЯ

«…Ты постигнешь непогрешимую красоту человеческих страданий, о каждое из которых споткнется твое сердце». Я поставил точку в рассказе, закрыл записную книжку, и в это время в редакцию вошел художник-иллюстратор Шабуров. Невысокого роста человек, похожий на капибару. Про капибару я вычитал в книжке Даррелла.

– Слушай, Дубичев, скажи мне телефон Вити Махотина.

– Махотина я знаю, но телефона его у меня нет.

– Откуда знаешь? – неприятно усмехается.

Иногда я его люблю. Иногда совсем не люблю. Но Махотина знаю. Или путаю с кем-то.

– Может, и путаю, но вроде слышал про такого.

– Понятно…

По телефону спрашивают, может ли наше издательство напечатать японские календари. Пока я соображаю, что такое японские календари, интересуются – туда ли попали.