Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга вторая

В беседах с Черчиллем, с Рузвельтом – если взять протоколы этих бесед, которые я, в основном, и вел – вы увидите, как он бросал реплику, тут же что-то уточнял. То есть он внимательно следил за ходом беседы, хотя вся она шла через перевод: он должен был быстро все в своем мозгу переработать. Поэтому говорить, что он был больной или страдал какой-то психической болезнью – по-моему, это утверждение не соответствовало действительности.

– Этот диагноз не касался его способности соображать, разговор прежде всего шел о мании преследования. О том, что он видел кругом врагов. Он боялся своего окружения.

– Да, это, пожалуй, верно, – согласился Бережков.

– Я бы дал вам с собой один материал о Сталине, который ждет у нас публикации – в нем довольно интересные цифры, которые, насколько я понял, приводятся впервые, – сказал я, передавая Бережкову копию текста.

– Откуда они у автора? – поинтересовался Бережков.

– Он ученый-историк, живет в Нью-Йорке. В Калининграде заведовал, кажется, кафедрой политэкономии.

– Знаете, – видимо, не вполне соглашаясь с концепцией этого текста, заметил Бережков, – у нас иногда идеализируют людей, делают из них героев: мол, раз уж они оказались жертвами, значит, они хорошие, а те, другие, – жестокие палачи. Тот же Тухачевский: вспомните, например, Кронштадтское восстание, когда по его приказу расстреляли 15 тысяч матросов. Безоружных, которые уже сдались!

– Или крестьянское восстание, – добавил я вспомнившийся мне еще один «подвиг» сталинского маршала.

– Ну да, крестьянское восстание Антонова, – подтвердил Бережков.

– Здесь он пишет, что Тухачевский впервые применил против мирного населения отравляющий газ, – я полистал лежащие между нами странички, пытаясь найти нужную.

– Существует записка Ленина, где он распорядился использовать газ для подавления бунтов. Еще царское правительство имело химическое оружие, но в боевых действиях никогда его не применяло. Немцы же первыми использовали его – в Первую мировую войну. А здесь всех этих мужиков и их семьи потравили газом, – завершил свою мысль Бережков.

– Вернемся все же к военной теме. Как вы думаете, если бы Гитлер тогда не напал на Советский Союз, могло бы случиться, что Сталин напал на Германию первым? Такая вероятность была?

– Думаю, что Сталин один не пошел бы на это – я имею в виду без союзников. Он видел, что Англия и Франция из двух зол – коммунизм и нацизм – склонны поддерживать нацизм.

– То есть они оценивали нацизм как меньшее зло? Так во всяком случае из Москвы виделось Мюнхенское соглашение?

– Да, конечно! Отдать Австрию, отдать Судеты – это все, понимаете… Вот только Польшу они связали гарантией, и то – почему? Потому что до этого был пакт. Я уверен, что если бы пакта не было, Гитлер напал бы на Польшу – и ни Англия, ни Франция ему войны не объявили бы. И, тем более, если бы он не напал, а только договорился бы о проходе своих войск – иначе он не мог начать войну против Советского Союза. Я думаю, если бы пакта не было, все могло бы развиваться в другом ключе. Гитлер просто предъявил бы ультиматум Польше. Эти командиры – Бек и другие – они бы капитулировали перед ним. Он бы им пообещал часть Украины, которую они в 20-м году отвоевали себе. И мне кажется, что тогда, не будь пакта, они бы также игнорировали угрозу Польше, угрозу Австрии и всем другим.

– Но история не имеет сослагательного наклонения – что случилось, то случилось…

– Это так. – Бережков задумчиво вертел в руках карандаш. – А знаете, – снова заговорил он, – при всем накале антикоммунизма и их страхе перед ним – тогда и теперь, – при всех наших бедах нельзя все же сегодня сбрасывать со счетов все, что было в Союзе хорошего – бесплатное образование, бесплатную медицину. Мне, например, делали операцию на почках в самой обыкновенной больнице.

– А почему в обыкновенной? – удивился я.

– А у меня тогда не было «кремлевки». И даже потом, когда я стал главным редактором журнала «США-Канада»… У нас в институте только Арбатов имел «кремлевку». Остальные сотрудники не имели. Так вот, я две недели там пролежал – и ни одной копейки не заплатил; правда, кормили кое-как, но операцию сделали хорошо. Образование бесплатное – я получил его, и мои дети получили, не платя ничего. Транспорт – очень дешевый. Квартплата – копейки стоила.

Я вспоминаю Теодора Драйзера, когда он писал – почему это в Америке забеспокоились о профсоюзах, стали сотрудничать с ними, почему сразу появились подкормки специальные для трудящихся? Потому что существовал Советский Союз! Наш опыт заставил посмотреть на себя по-другому – что может случиться, если они не примут каких-то мер.

– Ну, это известное положение – «надо поделиться сейчас немногим, а то они заберут сами все», – прокомментировал я горький опыт предоктябрьской России.

– Вот поэтому наше существование, сам факт нашего присутствия был очень опасен для капитанов капитализма, – завершил свою мысль Бережков.

– Валентин Михайлович, стоит ли сейчас-то давать оценки, что лучше – капитализм или социализм? – я понимал, что у собеседника немало оснований испытывать определенную ностальгию по кремлевской службе. Но ведь, в конце концов, и американский опыт тоже не назовешь худшим периодом его жизни.

– Допустим, не было бы войны. Наши социальные преимущества, – как бы не услышав меня, продолжал Бережков, – их же нельзя сбрасывать со счетов… а чего у нас действительно не было, так это свободы. Была жестокая цензура, были аресты – но что удивительно, социальная защищенность была. Не надо было думать о деньгах на похороны, например: учреждение, где вы в последнее время работали, все это оплачивало.

– Помните, существовала популярная формула – с известной долей юмора она гласила: «мы делаем вид, что работаем, они делают вид, что нам платят». И действительно, человек с минимальными затратами собственного труда обеспечивал удовлетворение минимальных своих потребностей.

– Была, конечно, неэффективность, – согласился Бережков. – Если человек был диссидентом, о нем КГБ заботилось, но вот просто плохого работника невозможно было уволить.

– И при всем этом значительная доля населения, хотя бы и внутренне – но отвергала этот строй. Не все были довольны установленным порядком вещей. Достаточно вспомнить, сколько оказалось власовцев – да и вообще тех, кто переходил на сторону немцев. Квалифицированные источники утверждают – миллионы! Наверное, какая-то часть просто спасала свои жизни, пытаясь выжить, но ведь были и идейные перебежчики…

– Конечно, были. Взять только Украину – там погибло 10 миллионов во время коллективизации. А у них у всех остались дети, которые служили в армии, когда началась война. Потом их Власов завербовал… или, скажем, предложил сотрудничать. И они сознательно пошли, потому что думали: если Гитлер победит, они хотя бы вернут себе земли своих отцов, отобранные коммунистами. Многие так считали. Теперь вот говорят: Сталин тех, кто сотрудничал с немцами – татар из Крыма и некоторые кавказские народы – переселил в Среднюю Азию и Сибирь. Я вспоминаю в период НЭПа: мы с отцом ездили на юг, на Черное море. Какое же было изобилие в Крыму – роскошные сады, прекрасные фрукты! И все это разрушили. Так вот, они и стали поддерживать Гитлера – думали, может, теперь не вернутся коммунисты.

– Объяснение всему этому есть, конечно. Мне просто была любопытна ваша точка зрения на этот вопрос. А личность самого Власова – как вы его оцениваете? Я не случайно спрашиваю: у нас в газете нередко возникает полемика между одним автором (я уже упоминал его), который пишет на основании собранных им материалов об истории власовского движения – о причинах, массовости и т. д. – и ветеранами, прошедшими эту войну. Власовцы были врагами, с которыми они сражались, и им, естественно, сегодня кажется чрезвычайно обидным, что кто-то пытается найти объективные причины, оправдывающие переход Власова на сторону немцев.

Причем, зачастую оппоненты автора не признают никаких аргументов, не пытаются даже выяснить, на какие источники он опирается.

Они возмущенно заявляют ему: вы защищаете фашизм! Я, конечно же, стараюсь дать людям высказаться: облегчит ли это их переживания, нет ли – но возможность такая у них должна быть. Так вот, как вы сами сегодня оцениваете личность Власова, его переход к немцам? Мы понимаем, что он в известной степени был вынужденным – но ведь был и подвиг генерала Карбышева…

– Конечно, вынужденным, и, конечно, были причины для массовости власовской армии. Во-первых, отношение немцев к нашим пленным. Я знаю многих находившихся в немецком плену американцев, англичан, французов – к ним относились совершенно иначе, чем к нашим. Наши оказались абсолютно беззащитны, что, естественно, вызывало ненависть их к немцам. А с другой стороны, делало их жизнь в плену до того невыносимой, что шанс как-то выжить, выбраться из этого ада тоже был причиной перехода. Человеку говорили – наденешь форму, тебя напоят, накормят… Никому не хотелось умирать – тем более, это были большей частью молодые люди.