Евсей Гречена - Самые знаменитые истории любви войны 1812 года
Русский офицер Ф. Н. Глинка в своих «Очерках Бородинского сражения» вспоминает: «Но вот, под заревом пожара небывалого, при блеске костров, являются два лица на поле Бородинском. То была женщина стройная, величавая, то был отшельник, облаченный в схиму. Оба в черных, траурных одеждах. У нее блестит на груди крест, на нем везде видны символы смерти — изображения черепа и костей адамовых. Между костров огненных, по берегам молчащего Огника идут они, молчаливые, ночью, под бурею. Она — с запасом своих слез; он — с фиалом святой воды и кропильницею. И плачет, и молится жена, и молится, и окропляет водою жизни смиренный отшельник, живой мертвец, тех мертвецов безжизненных. И вот чьи слезы, чьи благословения, под ризою черной осенней ночи, под бурею, раздувающею костры, напутствуют в дальний, безвестный путь тех потомков древних рыцарей, тех генералов и герцогов, тех великанов нашего времени, которые, по какому-то непонятному, обаятельному действию исполинской воли чародея, пришли со своими войсками, со своими колоннами, чтоб положить кости на русской земле, и предать те кости на пищу русскому огню, и отдать пепел тех костей на рассеяние ветрам подмосковным. И тот отшельник, схимник соседственного монастыря, и та женщина, вдова генерала Тучкова, среди исполнителей обязанности общественной были единственными представителями любви, высокой, христианской любви!»
«Нагибаясь едва ли не к каждому обезображенному трупу, Маргарита Михайловна пыталась различить дорогие черты, а ее спутник кропил вокруг святой водой».
Два дня поисков на этом огромном «кладбище без гробов» ничего не дали — тело мужа ей найти так и не удалось. Это и понятно, ведь только около флешей, в самом центре недавнего сражения, лежало около двадцати тысяч трупов, «:исклеванных птицами, объеденных волками, ограбленных мародерами, застывших в самых разнообразных позах среди десятков тысяч убитых лошадей».
Это было самое пекло. Настоящий ад.
Но неудача поисков не огорчила ее. Напротив, она возродила надежду. А вдруг он не погиб? А вдруг произошла какая-то ошибка? А вдруг он, как и брат, в плену у французов?
Вернувшись домой, Маргарита продолжала верить. Она постоянно просыпалась посреди ночи и бежала во двор. Ей казалось, что Александр вот-вот появится у ворот, и она хотела быть готовой его встретить. Родственники чуть ли не силой возвращали ее домой, искренне опасаясь за ее рассудок.
Но она не сошла с ума. Она продолжала жить, еще примерно год искренне веря в то, что ее муж жив, и эта вера придавала ей силы.
Ф. Н. Глинка в «Очерках Бородинского сражения» пишет: «На одной из батарей Семеновских (на среднем реданте) Маргарита Тучкова, отказавшись от всех прав (а их так было много!) и притязаний на счастье мирское, сняв светлые одежды мирянки и надев черные монахини, построила храм и устроила общину, в которой живут и молятся смиренные инокини. Под сводом этого храма, на левой стороне, стоит памятник Александру Тучкову, и в нем сохраняется икона Божией Матери. С этой иконой был он во всех походах до Бородинского сражения, и во всех походах сопровождала его супруга, до смерти верная и по смерти с ним неразлучная!»
Поняв в конце концов, что муж не вернется и даже похоронить его по-христиански не получится, Маргарита Михайловна решила построить церковь на том месте, что было окроплено кровью Александра и орошено ее вдовьими слезами. Для этого она продала свои бриллианты, получила еще 10 000 рублей от императора Александра I и принялась за строительство. «Земля, на которой стояли полки Тучкова, принадлежала трем владельцам. Маргарита Михайловна, решив построить там храм, хотела ее выкупить, но помещики отдали землю бесплатно».
С. Н. Глинка в своих «Записках» рассказывает: «Маргарита Михайловна Тучкова после двенадцатого года встретила императора Александра I на перевозе через Оку, и государь спросил, чего она желает? Горестная вдова отвечала, что она желала бы соорудить церковь там, где в 1812 году был убит ее муж. Дано было дозволение. Маргарита Михайловна немедленно соорудила храм. <.> Не думала она тогда, что в стены новосозданного храма перейдет и последняя надежда земной ее жизни».
«Для удобнейшего наблюдения за производством работ» она вместе с сыном поселилась рядом в небольшом домике, больше похожем на сторожку, и жила там, пока к 1820 году не была возведена Спасская церковь, задуманная в традициях русского классицизма в форме античной усыпальницы.
Официальное название этой церкви — церковь Спаса Нерукотворного Образа (Нерукотворный Образ Спасителя — это полковая икона Ревельского полка, во главе которого погиб генерал Тучков 4_й).
Сначала на месте гибели Александра была построена небольшая часовня, и лишь потом на этом же месте был возведен храм во имя Спаса Нерукотворного. Отметим, что это был первый памятник, сооруженный в память русских солдат и офицеров, павших на Бородинском поле.
В 1820 году церковь была освящена архиепископом Августином, а 26 августа, в годовщину Бородинского сражения, в нише, справа от иконостаса была помещена икона Спаса Нерукотворного. Слева от входа, над символической могилой генерала поставили белый мраморный крест с надписью у подножия: «Помяни, Господи, во Царствии Твоем Александра, на брани убиенного».
И потянулись сюда люди. В основном это были вдовы, хотевшие помолиться за своих убитых в Бородинском сражении мужей. Да и сама Маргарита Михайловна стала все больше и больше времени проводить в этом скорбном для нее месте. Она и после смерти мужа хотела оставаться с ним неразлучной.
В это время у Маргариты была лишь одна сила, призывающая ее к жизни, — их с Александром маленький сын Николенька.
Среди реликвий, которые бережно хранятся сейчас в Спасо-Бородинском монастыре, есть написанная девятилетним Николаем Тучковым записка: «Маменька! Жизнь моей жизни! Если бы я мог показать Вам свое сердце, то Вы увидели бы начертанное на нем Ваше имя!»
Но Судьба уже уготовила несчастной женщине еще один удар: в 1826 году умер от скарлатины пятнадцатилетний Николенька. Не стало ее единственного и горячо любимого сына, в котором с каждым месяцем все явственнее проступали черты Александра. Маргарита Михайловна так гордилась им. Недавно его приняли в Пажеский корпус. Казалось, жизнь налаживается, время залечивает раны.
И что самое ужасное — консилиум врачей не нашел состояние ребенка опасным, «один из докторов головой ручался за выздоровление». А уже следующей ночью Николеньки не стало.
1826 год стал для Маргариты Михайловны роковым.
По делу декабристов в Сибирь на каторгу пошел ее младший брат Михаил.
В 1823 году он стал полковником, связался с декабристами, вступил в Союз благоденствия и Северное общество. А кончилось все тем, что его осудили на восемь лет каторги. Вместе с ним последовала в Забайкалье и его жена Елизавета Петровна (урожденная Коновницына).
Но и это еще было не все — не выдержав испытания, умерла мать Маргариты Михайловны.
«В 1826 году, — свидетельствует С. Н. Глинка, — умер сын Маргариты Михайловны, и я сопровождал ее на Бородинское поле для отдания последнего долга юноше. Не могу изъяснить того чувства, которое глубоко навсегда запало в мою душу, когда в первый раз после 1812 года въехал я на равнины Бородинские: мне казалось, что каждый поворот колеса попирает прах тысячи жертв. Вся отшельническая жизнь вдовы и матери заключалась в стенах храма. Войдя в него, вы увидите на левой стороне памятник, воздвигнутый супругу: в средине сияет образ Божией Матери, бывший с А. А. Тучковым во всех походах, а направо — гробница юного его сына с надписью, в которую перешла вся жизнь вдовы-матери: “Се аз Господи!”»
После похорон сына под сводами Спаса Нерукотворного, в склепе храма, ничто уже не держало ее в миру, и все сосредоточилось для нее на Бородинской земле.
Когда ее спросили, как она смогла вынести весь ужас своего положения, Маргарита Михайловна ответила: «Я никогда не думала о том, что здесь со мной будет, а только о том, что уже было. Бывшее здесь слишком сроднилось со мной. Сперва я очень занята была постройкой церкви, для себя же поставила малый домик в виде сторожки, куда приезжала только на время, чтобы наблюдать за работами. Со мной жила одна добрая старушка, которая хотя и была чужда нам по вере и племени, однако посвятила себя совершенно нашему семейству».
Этой доброй старушкой была, судя по всему, гувернантка ее покойного сына Тереза Бувье[4].
И все же, признаем, было очень тяжело. Страдания порой казались ей совершенно невыносимыми. Плюс ко всему — однообразие, один день похожий на другой, и ничего, кроме служб, молитв, рукоделия и чтения. «Вот и вся жизнь! — написала она одной из своих подруг. — Скучно жить — страшно умереть. Вот предмет для размышления».
«Так продолжалось до тех пор, пока к ней не приехал митрополит Филарет — святитель редких человеческих достоинств. Он сумел внушить Маргарите мысль, что она ведет жизнь нехристианскую, что ее боль — лишь частичка общей боли: ведь кругом столько горя, столько таких же, как она, вдов, сирот и несчастных людей, и нужно отдать себя служению им, страждущим».
