Владимир Жданов - Добролюбов

Оценивая поэзию Кольцова, Добролюбов особенно настойчиво, подчеркивает ее реализм, ее близость к народу. В то же время он не закрывает глаза на слабые стороны Кольцова: «Простой класс народа является у него в уединении от общих интересов, только со своими частными житейскими нуждами». Критик сравнивает его песни с песнями Беранже, сожалея, что политическая острота и боевая сатиричность, столь характерные для французского песенника, несвойственны русскому поэту-самоучке. Жизненная правдивость, простота и народность Кольцова еще далеки от того критического реализма высшего типа, к которому должна прийти русская литература. Вследствие этого и Кольцов — при всей симпатии к нему критика — еще не тот народный поэт-трибун, идеальный образ которого рисовал себе Добролюбов.

Его мысли о прошлом русской литературы, несмотря на отдельные крайности и преувеличения, привлекают своей целеустремленностью, последовательностью в проведении революционно-демократической точки зрения. Все литературные направления и школы расцениваются критиком в смысле их соответствия принципам народности и реализма. В какой мере то или иное литературное явление отражает реальную действительность, насколько правдиво выражает дух народа и отвечает его нуждам, — вот что является решающим для Добролюбова. С этих позиций он выносит резкое осуждение дворянской литературе допушкинского периода, приветствует поэзию «действительной жизни», открытую Пушкиным, активно поддерживает «гоголевское» направление и народность Кольцова.

Добролюбов, таким образом, разрабатывает свое понимание развития реализма в русской литературе. Он настойчиво стремится выделить в ней реалистическую, народную тенденцию. В постоянном укреплении этой тенденции, в неуклонном «сближении литературы с жизнью» видит он залог будущего расцвета подлинно народной литературы.

Вся критическая деятельность Добролюбова, не говоря о ее громадном политическом значении, была неустанной борьбой за новый тип писателя, представителя литературы критического реализма, претворившего в своем творчестве художественные достижения прошлых поколений, оплодотворившего их светлыми революционными идеалами. Добролюбов требовал от художников своего времени умения откликаться на насущные запросы народа, поднимать наиболее острые проблемы современности. Критик требовал жизненной правды от художника. «Жизнь со всех сторон предъявляет свои права, — писал он, — реализм вторгается всюду… Жизненный реализм должен водвориться и в поэзии, и ежели у нас скоро будет замечательный поэт, то, конечно, уже на этом поприще, а не на эстетических тонкостях».

К будущему появлению этого замечательного поэта, понимающего настоящие потребности своей страны, постоянно возвращается мысль Добролюбова. И на студенческой скамье и в статьях, написанных в более зрелые годы, он мечтал о таком поэте, ибо видел, что в нем нуждается родина. В одной из последних своих статей он рисовал яркий образ народного поэта — наследника лучших традиций русской литературы, впитавшего в себя великие достижения Пушкина, Лермонтова, Кольцова.

Даже из этого беглого обзора видно, что русская литература прошлого не удовлетворяла революционного демократа Добролюбова. С точки зрения его требований «степень участия народности» в развитии нашей литературы была слишком невелика. Однако его критические оценки и суровые слова, сказанные по адресу многих писателей прошлого, не имели ничего общего с нигилистическим отрицанием наследства. Осуждая ненародность дворянской литературы, Добролюбов видел живую связь, преемственность литературных явлений, понимал закономерность процесса сближения литературы с жизнью. В то же время он учитывал историческую неизбежность того факта, что в эксплуататорском обществе, литература, как и умственное движение вообще, целой пропастью отделена от народа.

Он знал, что «миллионы вовсе не виноваты в своем невежестве: не они отчуждаются от знания, от искусств, от поэзии, а их чуждаются и презирают те, которые успели захватить умственное достояние в свои руки». Поэтому вся деятельность Добролюбова — литератора, публициста, ученого — была проникнута мечтой о том, чтобы приблизить знания, искусство, поэзию к народу, к миллионным массам. В основе его литературной программы, развивавшей принципы и традиции Белинского, лежала забота о создании подлинно народной литературы, то есть литературы крестьянской революции, литературы, которая служила бы делу освобождения и просвещения русского народа.

В народе Добролюбов видел основу всех основ, начало всех начал общественной жизни, источник И смысл своей деятельности. И, обращаясь к людям «ученым и образованным», мнящим себя подлинными носителями культуры, он писал:

«Коренная Россия не в нас с вами заключается, господа умники. Мы можем держаться только потому, что под нами есть твердая почва — настоящий русский народ; а сами по себе мы составляем совершенно неприметную частичку великого русского народа».

Голос Белинского как бы снова раздался со страниц «Современника». Он слышался во всем лучшем, что выходило из-под пера молодого критика, его наследника.

XV. В ОЖИДАНИИ РЕВОЛЮЦИИ

юди, близко стоявшие к редакции «Современника», с удивлением говорили о громадном трудолюбии и неиссякаемой энергии Добролюбова. Казалось, он не знал утомления. Жажда деятельности была у него поистине неиссякаема. Никто не мог понять, когда он успевал прочитывать все русские и иностранные газеты и журналы, все новые книги, множество рукописей, которые поступали в редакцию. По словам А. Я. Панаевой, он всегда прочитывал рукопись к тому дню, который назначал. И автору, даже если он был безвестен и молод, Не нужно было по нескольку раз являться в редакцию за ответом.

Сохранилось свидетельство одного из таких начинающих авторов о том, как встретил его Добролюбов в редакции «Современника». Студент духовной академии М. Антонович, впоследствии ставший известным публицистом, однажды принес в редакцию большую статью — первое свое произведение. С трепетом ждал он ответа. И вот ответ пришел. «Не читая его, — вспоминает Антонович, — я прежде всего бросился на подпись: оказалось, ответ подписан Добролюбовым. Я так и замер от опасений и страха: такой неумолимый, строгий судья, такой беспощадный критик — наверное, погибло мое первое писательское создание. Мои опасения оправдались. Добролюбов писал, что статья никоим образом не может быть напечатана, хотя в ней есть места недурные…и в заключение приглашал меня явиться к нему…