Михаил Арлазоров - Жуковский

Нестеров вынужден защищаться. Оскорблена его честь офицера, обижено достоинство русского человека. Родись он на столетие раньше, оружием стала бы шпага или пистолет. Но времена меняются, и те же руки, что выполнили первую в мире мертвую петлю, взялись за перо и бумагу, чтобы бить газетчиков их же оружием.

Летчик пишет обо всем, что так наболело, с присущей ему точностью и аккуратностью излагая факты.

Его рассказ, объективный и скромный, подкупает читателя своей достоверностью.

Прошло несколько месяцев после того, как Нестеров выполнил петлю, двадцать два года с того дня, как Николай Егорович предсказал ее вероятность. И вот в Большой аудитории Московского Политехнического музея встретились все трое: Жуковский, Нестеров и Пегу, приехавший в Россию на гастроли.

За два дня до этой встречи, 15 мая 1914 года, Жуковский наблюдал полеты Пегу — слов нет, летчик превосходный! И вот сегодня он выскажется о них. Как всегда, Николай Егорович будет честен, объективен и положит конец тем нехорошим, ненужным толкам, которые зашли слишком далеко и приняли крайне дурной характер. Негде яблоку упасть в переполненном до предела зале. Жуковский произносит вступительное слово:

— Еще двадцать лет назад я доказывал возможность мертвых петель. Летчик Нестеров, а за ним и французский авиатор Пегу подтвердили то, что можно было предположить, основываясь на теории. И какой горький результат! Газеты переполнены сообщениями о воздушном акробатизме, аэропланных цирковых номерах, авиационном трюкачестве. Как горько читать все это. Нет, не фиглярство, а венец летания, продолжение пути, начатого Отто Лилиенталем. Так и только так я могу расценивать мертвые петли.

За Жуковским получает слово Пегу. Но, едва успевает переводчик произнести последние слова его речи, как Николай Егорович снова поднимается с председательского кресла. Ему сообщили, что в зале присутствует Нестеров. Бурными аплодисментами разражается аудитория, когда Жуковский приглашает Нестерова занять место в президиуме.

— Нестерофф! — Пегу делает широкий шаг вперед и горячо жмет руку русского летчика. — Я приветствую вас, творца мертвой петли!

Переводчик произносит его слова по-русски, и снова зал разражается аплодисментами.

А после того как закончилось заседание, медленно двинулись в сторону Чистых прудов Нестеров и Жуковский. У двух людей, влюбленных в авиацию, была что сказать друг другу.

И на этот раз, когда вторично скрестились пути Нестерова и Жуковского, их беседа протекала без свидетелей. Вероятно, они делились потом впечатлениями со своими друзьями, но те не сочли нужным эти впечатления записать. Так часто бывает в жизни: то, что кажется современникам незначительным и обыденным, вырастает спустя десятилетия в загадку, в предмет гипотез историков, возможность проверки которых исключена.

Но надо полагать, что обе беседы не прошли бесследно ни для Жуковского, ни для Нестерова. Нестеровский девиз «В воздухе везде опора!» Жуковский преломил по-своему. К привычным путям в Техническое училище, университет, Коммерческую академию добавился еще один маршрут, причем немаловажный.

Звонко цокали подковы извозчичьей лошадки по булыжнику. Она везла Николая Егоровича по Тверской и мчалась далеко за Триумфальные ворота[23], к Ходынке, где на Московском аэродроме шли занятия офицерской школы. Жуковский читал здесь курс динамики самолета.

Динамика самолета сложна и требует глубокого знания математики, но Жуковскому так хотелось донести ее смысл до авиаторов-практиков, что он создает специальный курс — динамика полета в элементарном изложении.

В лекциях, которые читал он офицерам, нет уже речи об автоматах, за которые ратовал профессор года два назад. Напротив, он проникся взглядами Нестерова на пути повышения устойчивости полета. Более того, профессор не без основания считает, что кое о чем Нестеров сумеет рассказать лучше его самого. По приглашению Жуковского Петр Николаевич делает летно-техническому составу доклад об авиационных авариях и лучших способах управления самолетом, в которых и заключается, по его мнению, решение задачи о безопасности полета.

Успехи авиации все определеннее, голос Жуковского звучит еще увереннее и тверже, по-прежнему привлекая внимание самых широких кругов к вопросам полета, к победам над воздушной стихией.

Всего лишь несколько лет назад Николай Егорович с восторгом рассказывал своим слушателям о полете Михаила Ефимова до деревни Черемушки. В 1914 году он пытается заглянуть далеко вперед.

— Последнее время, — говорит Жуковский с трибуны III воздухоплавательного съезда, — авиаторы практикуются в фигурных полетах и делают мертвые петли. Серьезно обсуждается вопрос о полете через Атлантический океан и полете вокруг света…

Пока полет вокруг света фантастичен, но если мы вспомним, каких успехов достигла авиация за последние годы, то не придется удивляться, если через десяток лет даже этот фантастический проект осуществится.

Так говорил Жуковский, мечтая о мирном развитии авиации. А пока воображение рисовало ему новые типы самолетов и новые трассы воздушных путешествий, правительства многих стран готовились к войне.

Весной 1914 года, когда тяжелые, грозные облака войны совсем низко нависли над миром, Жуковский с сыном и дочерью отправился путешествовать по Волге. Величественные воды могучей реки, неторопливо и покойно катившейся на юг, гнали прочь неприятные мысли. Природа всегда успокаивала профессора. Глядя на ширь реки, он наслаждался меняющимися пейзажами.

Да, старость все же настигла его. Трудно закрывать на это глаза. Трудно, да и не нужно. Жуковский не боится старости. Он счастлив. Огромное удовлетворение приносят итоги грандиозной работы, которую ведет он изо дня в день. Вот уже выросли дети. Они его самые близкие друзья, самые родные на свете.

Дела отца волнуют и увлекают их. Быть может, он еще успеет увидеть в дочери и сыне продолжателей своих трудов…

В течение многих лет кабинет Жуковского украшал рисунок, изображающий девушку рядом со слепым стариком. Старика звали Галилео Галилей, а девушка была его дочь. Не раз всматривался в этот рисунок Жуковский, не раз задумывался он о том, как скрасили заботы дочери старость и недуги Галилея. А дальше мысли, естественно, переходили к самому себе. Николай Егорович мечтал найти в детях помощников, продолжателей своих дел. Его мечты уже начинали сбываться. Елена стала совсем взрослой. Она надежный друг своего отца, его «ангел-хранитель», как назвал девушку один из учеников Жуковского.