Анатолий Эйрамджан - С миру по нитке
– Анатолий Николаевич, я ведь театральный актер! Обижаете!
Никогда по его вине не были отложены или сорваны съемки. И это несмотря на то, что все знали, что он любит выпить. Но, как говорят многие пьющие люди (а Борис этого никогда не говорит, но свято соблюдает): на работе – ни-ни!
И мы в этом на кинокартине «Примадонна Мэри» убедились.
Закончив последний кадр картины мы объявили всем, что съемки окончены и я поехал домой. По дороге, перебирая в голове весь отснятый материал, я вдруг с ужасом вспомнил, что забыл снять один крупный план проезда Щербакова в автомобиле. Без этого кадра трудно будет смонтировать эпизод, а снять его можно только сейчас, потому что завтра утром вся группа улетала из Майами в Москву. Я тут же развернул машину и поехал в гостиницу.
– Где Щербаков? – спросил первого встречного «нашего», уже не помню кого.
– Щербаков уже все! – ответили мне. – Готов!
– Как готов?! – не понял я. – Ведь 15 минут назад мы расстались...
– А вот сразу после этого он встретил в вестибюле какую-то женщину и она угостила его кубинским ромом. Целый стакан он выпил.
Мы нашли Щербакова в каком-то подсобном помещении мотеля. Он, как говорится, не вязал лыка. Мне даже показалась, что он не узнавал никого из нас.
– Надо срочно приводить его в чувство! – сказал я. – Иначе эпизод не получится. И в Москве это доснять нельзя – машина с открытым верхом, антураж на улице...
– А как он поведет в таком состоянии машину? – спросил оператор.
– Должен повести, – сказал я. – У нас выхода нет.
– Я сяду с ним в машину только вместе с тобой, – сказал оператор, недавно только снявший гипс после аварии на съмках в Башкирии.
– Это естесственно, – сказал я, глядя на находящегося в сладком забытьи Бориса.. – Поедем мы трое.
Мы раздели Борю и отнесли его к океану, стали окунать. Минут десять Борис не держался на воде, сразу тонул, но потом стал барахтаться, а еще через минут 15, как только мы его отпускали, тут же плыл к берегу. Через час он уже более мнее связно разговаривал с нами, просил оставить его в покое, а еще через полчаса мы усадили его в машину и поехали по главной улице Майами Коллинз авеню.
– Держись разметки! – кричал я, когда машина опасно виляла.
– Не закрывай глаза! – кричал оператор.
К чести Бори нужный кадр мы сняли и оставили Бориса в отеле, пообещав больше не тревожить его.
Тут же вспомнился еще один интересный эпизод, произошедший на этой картине, уже не связанный со Щербаковым.
По сценарию герои Кокшенова и Розановой должны были ночью купаться в океане. Но в этот год вечера в феврале месяце выдались прохладные и потому мы откладывали съемку эпизода на более теплую погоду. Но вдруг Розанова сообщает, что в связи с ее месячным циклом она сможет купаться в океане только в ближайшие два дня, а потом уже нет, до самого отъезда.
Мы срочно перестроились и на следующий день, вечером начали снимать эпизод купания в океане. Отрепетировали без залезания в воду, потом дали актерам выпить для согрева московской водки и Кокшенов и Розанова с радостыми криками, поднимая холодные брызги смело бросились в океан. Все сделали четко, естесственно и, поскольку больше одного дубля мы и не собирались снимать, актеры отправились к себе в номера принимать горячий душ. Мы стали убирать световую аппаратуру, заглушили генератор постоянного тока и тут ко мне подходит оператор и говорит:
– Толь, в камере не было пленки...
По всем человеческим нормам актеров после горячего душа уже грех было тревожить. Но кино есть кино, не снимем сегодня, а завтра может быть уже снять будет просто невозможно –начнется ураган, заболеет актер, да просто у Розановой после купания в холодной воде что-то перестроится в ее цикле. И мы с оператором пошли к актерам сообщать эту неприятную новость.
– Ну что за вопрос? – сказала, бодрясь, Ира Розанова. – Раз надо – так надо!
– А Ира согласна? – спросил Кокшенов. – Ну раз согласна, тогда и у меня нет проблем.
И с теми же радостными воплями в мокрых купальниках они опять влезли в океан и беззаботно резвились в набегавших холодных волнах.
На картине «Третий не лишний» Кокшенов, любящий подшучивать над членами группы часто подкалывал Щербакова, особенно его тягу к спиртному. Боря ничего не отвечал, отшучивался, а однажды не выдержал и сказал Кокшенову:
– К твоему сведению, алкоголизм лечиться, а вот мудизм – нет!
Чем вызвал дружный хохот группы. Не знаю, запомнил ли Кокшенов этот ответ Бориса, но когда через несколько лет после этого мы снимали в Майами фильм «Когда все свои» Кокшенов во время репетиции сцены драки, нанес Борису мощный удар в солнечное сплетение. Борис согнулся, не мог дышать, мы уложили его на диван и когда он более-менее пришел в себя, то сказал:
– Я ведь говорил: мудизм не лечится!
Ленин и Петросов
В Баку один из наших приятелей был главным психиатром республиканской психбольницы. Звали его Алибек. Алибек был прогрессивный психиатр, учился в аспирантуре в Москве и, вернувшись в Баку, стал применять экспериментальные методы лечения душевнобольных. Для начала он поставил в психбольнице «Ревизор»
Гоголя силами больных. Репетиции проходили вначале с трудом, потом все как-то наладилось и вселило в Алибека уверенность, что он на правильном пути. Генеральная репетиция произвела на весь персонал фурор – спектакль, по мнению некоторых, не уступал по мастерству спектаклям Бакинского Русского Драматического Театра им. Самеда Вургуна. Работники больницы решили, что спектакль можно показать руководству Минздрава. В назначенный день оттуда приехала комиссия, их усадили в первый ряд и спектакль начался. Все шло прекрасно. Перед последним действием все ободряюще поглядывали на Алибека – докторская диссертация в кармане! И вот буквально перед самым концом Хлестаков вдруг забрался в будку осветителя и описал оттуда весь первый ряд, где сидели представители Минздрава. (Я этот случай вспоминаю часто, когда смотрю выступления коммунистов по ТВ: они говорят все вроде правильно, понятно, остро, хорошо, чувствуется, что это единственная мощная оппозиция существующей власти, но... каждый раз кто-нибудь из них вдруг добавит что-то, или по Чечне, или про Запад отчего я сразу вспоминаю сумасшедшего артиста в роли Хлестакова, который испортил весь спектакль).
И еще. В Баку был городской сумасшедший Ленин. По национальности армянин. Тем не менее у него была почти ленинская лысина, он носил ленинский жилет, галстук в горошек, рубашку с заколкой, стоял на центральных улицах города и принимал ленинские позы, вроде «Верной дорогой идете, товарищи!». После института, завидев его, мы подходили и кто-нибудь обязательно задавал вопрос на животрепещущую политическую тему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});