Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

Ситуация в городе тогда была действительно отчаянной. К концу 1931 года в Кёльне насчитывалось около 100 тысяч зарегистрированных безработных. Почти четверть жителей жила на пособия. В августе 1932 года истекал срок платежей по краткосрочным займам, нужно было срочно найти ни много ни мало — 40 миллионов марок, а казна была практически пуста. Для города стали привычными сцены уличного насилия и даже убийств, совершаемых бандитами со свастикой на рукавах. Промышленники стали поеживаться: стоит ли им и дальше делать ставку на такую партию; Гитлер в речи, произнесенной им в дюссельдорфском клубе промышленников, попытался их успокоить: партийное руководство будет действовать в рамках законности, — однако никаких мер к обуздания разгула штурмовиков и эсэсовцев принято не было.

Что же делал бургомистр? Если сказать одним словом — ничего. Он как-то ушел в тень. По-прежнему главное место в его мыслях занимал призрак коммунизма. Его, судя по всему, не очень обеспокоили новые успехи нацистов: во время второго тура президентских выборов в апреле 1932 года за Гитлера проголосовали 13,4 миллиона немцев (в первом туре, который состоялся месяцем раньше, ни один из кандидатов не получил необходимого большинства; во втором туре победил Гинденбург, получивший 19,4 миллиона голосов); на состоявшихся через две недели выборах в прусский ландтаг нацисты едва не получили абсолютного большинства. Аденауэр не реагировал. Семейные заботы? Год назад у них с Гусей появился последыш, сына назвали Георгом; теперь Аденауэр был отцом семерых детей; в свои пятьдесят шесть лет он вполне мог прийти к тому выводу, что мир большой политики уже не для него. Однако он не мог не понимать и другого: его положение в обществе и благополучие семьи зависят от того, удержится ли он в кресле бургомистра, а это, в свою очередь, зависело от того, в какую сторону пойдет политическое развитие страны в целом. Беда была в том, что опасность он видел только слева.

Между тем события развивались с головокружительной быстротой. Брюнинг отреагировал на избирательные успехи нацистов решительной акцией — запретом СА и СС. Это была его роковая ошибка: Гинденбург отказался визировать декрет и вообще стал проявлять все большее недовольство деятельностью кабинета. 29 марта он прямо заявил Брюнингу, что лишает его чрезвычайных полномочий. Тому не оставалось ничего другого, как подать в отставку.

За кулисами этого политического кризиса (как и большинства политических интриг того периода) стоял Шлейхер. Именно он и убедил Гинденбурга назначить новым канцлером Франца фон Папена. Аргументы были внешне вполне убедительны: аристократ, католик, в прошлом офицер императорской гвардии, представитель правого крыла партии Центра, жена — дочь крупного саарского промышленника. Гинденбургу он нравился: их объединяли общие монархические убеждения. Для Шлейхера эта кандидатура имела еще то неоспоримое преимущество, что Папен был не очень умен. Много позднее, в октябре 1946 года, в письме графине Фюрстенберг-Хердрингер сам Аденауэр дал ему весьма нелестную характеристику: «Интеллект феноменально ограниченный; к сожалению, многих вводили в заблуждение его хорошие манеры и выспренняя речь[18]. Шлейхер позаботился о том, чтобы заполучить себе в кабинете Папена пост министра обороны; он рассчитывал стать главой правительства де-факто. В общем, так оно и было. Именно Шлейхер добился от Гитлера обещания поддержать новый кабинет. Цена этой поддержки было, однако, очень высокой: проведение новых выборов в рейхстаг и снятие запрета на СА и СС

Тот же Шлейхер убедил Папена совершить фактический государственный переворот в Пруссии. Правительство, которое возглавляли социал-демократы, было отправлено в отставку, и Папен сам назначил себя рейхскомиссаром с неограниченными полномочиями. Предлогом была неспособность прежнего правительства поддержать общественный порядок, а непосредственным поводом — кровавое побоище в пригороде Гамбурга Альтоне между коммунистами и нацистами (зачинщиками выступили последние). Акция была явно неконституционной, однако сопротивления практически не последовало. Социал-демократы, отдавая себе отчет в том, что военная сила не на их стороне, ограничились обращением в суд; профсоюзы, столь успешно проявившие себя во время каиповского путча 1920 года, не могли повторить прежний сценарий, поскольку были ослаблены массовой безработицей. Аденауэр, председатель прусского Государственного совета, предпочел никак не комментировать случившееся. На частном совещании ведущих деятелей партии Центра имели место высказывания но поводу того, что Гитлера надо бы как-то остановить, но ничего конкретного не было решено. Кем-то была выдвинута идея переноса столицы Пруссии из Берлина в Кёльн, Аденауэр вроде бы ее «активно поддержал», но дальше слов дело не пошло.

Более того, после того как стали известны результаты очередных выборов, которые состоялись 31 июля 1932 года и позволили нацистам удвоить свою фракцию в рейхстаге, наш герой пришел к неожиданному выводу: единственная альтернатива режиму прямого правления «рейхскомиссара» в Пруссии — это включение в ее правительство… нацистов. Более того, та же схема предлагалась и для формирования центрального правительства рейха.

Эти идеи обсуждались на встрече ведущих политиков Центра, которая состоялась 2 августа в доме кёльнского банкира Курта фон Шредера. Упомянутый Шредер был партнером в респектабельном банковском доме Штейнов и в глазах Аденауэра являлся как раз тем человеком, к мнению которого следовало прислушаться. Проблематичными были только два обстоятельства: сам Шредер придерживался запредельно правых взглядов, а его супруга была вообще откровенной нацисткой. На это, впрочем, Аденауэр предпочел закрыть глаза. Резюме дискуссии Аденауэр набросал на листке бумаги из шредеровского блокнота. Текст сохранившейся записки достаточно красноречив: если удастся создать коалиционное правительство с участием представителей Центра, немецкой Национально-народной партии и национал-социалистов (!), он, Аденауэр, «был бы готов поддержать его и оценивать его деятельность без всякой предубежденности, исключительно но его делам».

Из этой схемы ничего не вышло: на встрече между Папеном, Шлейхером и Гитлером, состоявшейся 13 августа, последнему был предложен всего-навсего пост вице-канцлера в новом правительстве Папена. Гитлеру этого было мало, и 12 сентября он заявил о переходе в решительную оппозицию. Результатом был роспуск рейхстага и объявление даты новых выборов — 6 ноября.

Аденауэр как будто сознательно игнорировал ответственность момента. Как ни в чем не бывало, вся семья в середине августа отправилась в отпуск; целый месяц они провели, как обычно, в Шандолене. Между тем не только дела рейха и Пруссии, но и самого города, в котором Аденауэр продолжал занимать кресло бургомистра, были таковы, что его отсутствие выглядело, мягко говоря, странно, больше напоминая бегство. Крайний срок платежей по кредитам истек, и с точки зрения закона наступил дефолт. В июне был принят новый бюджет, но он отражал совершенно нереальные представления о соотношении доходов и расходов; в нем была заложена цифра дефицита в 25 миллионов марок, но уже в августе он превысил отметку в 30 миллионов. Начались трудные переговоры с банками о реструктуризации долгов. А бургомистр, которого многие считали главным виновником создавшегося положения, в это время наслаждается красотами швейцарских Альп!