Эльга Лындина - Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

Виктория пыталась возобновить расследование о гибели матери. Ей снова помогал Юлиан Семенов. Вместе они побывали на Лубянке. Там им сообщили, что Министерство внутренних дел владеет слишком малым объемом информации, чтобы сделать серьезные выводы. На этом все попытки были закончены, тайна гибели Зои Федоровой осталась тайной.

Существуют разные версии. В рассказе «Афанасьич» писатель Юрий Нагибин полагал, что актриса была убита из-за старинного кольца, принадлежавшего Зое Федоровой. Кольца редкой красоты и огромной стоимости… Кольцо приглянулось жене всесильного в то время министра внутренних дел Щелокова, известной своей страстью к старинным драгоценностям. Виктория Федорова эту версию категорически отрицала. «Я благодарна Нагибину за то, что он вспомнил маму и написал о ней. Но это его личная интерпретация фактов. У мамы никогда не было подобных безумно дорогих антикварных украшений».

Кто-то полагал, что Федорову убили, потому что в США она могла рассказать нечто о прошлом органов НКВД, что решено было никогда не обнародовать в силу определенных обстоятельств. Но все это только предположения. Ясно лишь то, что все произошло продуманно и неслучайно.

«Такие истории всегда привлекают внимание, – говорит Вика. – А я-то к этому так не отношусь! Для меня, например, мама никогда не была, в первую очередь, актрисой. Она была превосходной матерью – и только потом актрисой. Так же было и с отцом. Человек в адмиральской форме, командующий авианосцем, – для меня он был папа. Он боролся со своим весом, болезнью, он пытался дать мне любовь, которой я была лишена столько лет…».

«Как ты думаешь, мы узнаем когда-нибудь правду об убийстве Зои Алексеевны?» – спросила я Вику, когда она последний раз приехала в Москву.

«Нет!» – она буквально оборвала меня, не желая больше говорить на эту тему. Помолчав, добавила, будто прощаясь с островками былой надежды: «Есть люди, которым это очень не нужно…»

В свой первый приезд Виктория была в эйфории от того, что происходило у нас в начале 90-х годов. Как и все мы… Она поселилась в гостинице «Украина». Окна ее номера выходили на балкон квартиры, где она когда-то жила с матерью. Она смотрела на эти окна, и порой ей казалось, что где-то за гардинами скользит тень ее матери…

«Я довольна своей жизнью, – сказала она тогда. – Но я приехала домой. Когда у меня спрашивают, кем я себя больше чувствую – американкой или русской, отвечаю: конечно, русской!.. Ведь я родилась в России, воспитывалась в Москве. Моя мама истинно русский человек. В Москве друзей больше, чем в Америке…»

Викторию не смущали пустые прилавки магазинов. Она улыбалась, когда двоюродный брат Юрий радостно говорил ей: «Смотри, молоко выбросили!..» Виктория радовалась: «В политическом смысле все прекрасно! Великолепно!.. Я поверить не могу, что это все-таки произошло. Пройдет много лет. Я буду жить за границей. Но была и навсегда останусь русской. Верю всем сердцем, что здесь будет демократическое общество. И русский народ в конце концов будет счастлив. Он этого заслуживает».

Федорова еще несколько раз приезжала в Россию. Однажды рассказала, что решила заняться бизнесом, связанным с поставкой труб, хотя очень трудно было представить Вику Федорову в качестве бизнесвумен… Однажды призналась, что лечилась от алкоголизма – и вылечилась. Потом ее визиты в Москву прекратились.

… И вот она снова на телевизионном экране. Ей уже шестьдесят лет. На лице тихая улыбка: якорь брошен, видимо, навсегда. О прошлом вспоминает спокойно, без былой экспрессии, элегически. Да, когда-то на родине была актрисой…

Была… Оставила след ролями в картинах «Двое», «Преступление и наказание», «О любви». Кто знает, как бы сложилась ее жизнь, если бы она осталась дома. Трудно взять на себя смелость утверждать, что она продолжала бы сниматься, была бы популярна и любима зрителями, счастлива. Все сложилось так, как сложилось. Спокойное существование средней американки. Пишет картины и раскрашивает тыквы.

И все-таки жаль. Особенно, когда видишь на телевизионном экране старые фильмы, в которых живет пылкая, гордая, победительная красавица Вика Федорова, так полно любящая жизнь, к сожалению, не ответившую ей взаимностью.

«Я РАБОТАЮ С ТЕМИ, КТО ПРИЗНАЕТ ЗА МНОЙ ПРАВО ПОСЛЕДНЕГО СЛОВА…» Владимир Машков

Он пришел в наше кино во времена катастрофические. Все, без исключения, слои нашего общества были вовлечены в нарастающий хаос, его вихри заставляли людей метаться, теряя последние остатки веры. Растерянные граждане бывшего Советского Союза, обессиленные в казавшемся безнадежным единоборстве со временем, слабели душой. Кто-то молча уходил в сторону. Кто-то страстно бунтовал, вступая в конфликт с новым мировым устройством. Кто-то страдал болезнью изолированного эгоизма – некой новой формой существования в невыносимых обстоятельствах.

Как ни странно, а может быть, и вполне оправданно с дистанции прошедших лет сквозь все чудовищное наше существование в начале 90-х, в кино начинала проступать фигура нового героя. Не протестанта – но борца, осознающего себя в дерзании занять свое особое место под солнцем. При этом нередко его дерзость и гордыня не знали границ и преград.

Этот герой отделялся от других, довольно спокойно творя зло и не вникая в праведность избранных им средств в достижении цели. Он опирался на свою мощную волю, он побеждал, но… В последних тайниках сердца, глуша внезапные взрывы тоски, он чувствовал, что его ждет возмездие. И тогда ему становилось скучно в ожидании конца. Конец настигал его обычно, когда жизнь еще, в общем, могла бы продолжаться и продолжаться. Случалась порой и открыто звать смерть.

Владимир Машков один из первых… да нет, по сути, пожалуй, первый открыл этого нового героя. Это состояние души. Этот буйный, проломный характер, работающий только на себя. Вместе с тем у Машкова такие персонажи постепенно осознавали, что все больше задыхаются в мучительном круговороте абсурдного, по главному счету, существования. И поток их могучей энергии в результате ударялся о пустоту, казалось бы, завоеванного.

Так будет, пока актер не сделает очередной поворот, прорываясь к себе, повзрослевшему, к своей новой подлинности. Он возмужает и окрепнет настолько, что его герои смогут обращать свою душевную ширь, раздольность на других людей, которым без него не выстоять.

Когда-то учитель Машкова Олег Павлович Табаков справедливо назвал своего ученика характерным актером. Позволю себе продолжить эту мысль: характерность Машкова почти всегда помножена на драматический пафос, на внутреннюю значительность и глубину, которые придают силу даже ошибкам и заблуждениям его героев. По этой силе тоскуют люди начала XXI века. Сегодня она присуща немногим в миру и, соответственно, в искусстве. И потому тем больший масштаб обретает фигура Машкова, его талант.