Марина Цветаева - Мне нравится, что Вы больны не мной… (сборник)
И я, на блок-ноте, Аксенову: – «Господин Аксенов, ради Бога – достоверность об Ахматовой. (Был слух, что он видел Маяковского.) Боюсь, что не досижу до конца состязания».
И учащенный кивок А‹ксено›ва. Значит – жива.
Дорогая Анна Андреевна, чтобы понять этот мой вчерашний вечер, этот аксеновский – мне – кивок, нужно было бы знать три моих предыдущих дня – несказа́нных. Страшный сон: хочу проснуться – и не могу. Я ко всем подходила в упор, вымаливала Вашу жизнь. Еще бы немножко – я бы словами сказала: – «Господа, сделайте так, чтобы Ахматова была жива». Я загадывала на Вас по Библии – вот: Le Dieu des forces…[41] Утешила меня Аля: «Марина! У нее же сын!» (Скажу еще одно – спокойно: после С. и Али Вы мое самое дорогое на земле. Такого восторга, как Вы, мне не дает никто.)
Вчера после окончания вечера просила у Боброва командировку: к Ахматовой. Вокруг смеются. – «Господа, я Вам десять вечеров подряд буду читать бесплатно – и у меня всегда полный зал!» Эти три дня (без Вас) для меня Петербурга уже не существовало, да что – Петербурга… Эти дни – Октябрь и Перекоп. Вчерашний вечер – чудо: Стала облаком в славе лучей. На днях буду читать о Вас – в первый раз в жизни: питаю отвращение к докладам – но не могу уступить этой чести другому. Впрочем, все, что я имею сказать, – осанна! Не «доклад», а любовь.
То, что́ скажу, запишу и привезу Вам. Привезу Вам и Алю.
Кончаю – как Аля кончает письма к отцу:
Целую и низко кланяюсь.
М. Ц.Ахматовой («Кем полосынька твоя»)
Кем полосынька твояНынче выжнется?Чернокосынька моя!Чернокнижница!
Дни полночные твои,Век твой таборный…Все работнички твоиРазом забраны.
Где сподручники твои,Те сподвижнички?Белорученька моя,Чернокнижница!
Не загладить тех могилСлезой, славою.Один заживо ходил –Как удавленный.
Другой к стеночке пошелИскать прибыли.(И гордец же был-соко́л!)Разом выбыли.
Высоко твои братья!Не докличешься!Яснооконька моя,Чернокнижница!
А из тучи-то (хвала –Диво дивное!)Соколиная стрела,Голубиная…
Знать, в два перышка тебеПишут тамотка,Знать, уж в скорости тебеВыйдет грамотка:
– Будет крылышки трепатьО булыжники!Чернокрылонька моя!Чернокнижница!
29 декабря 1921В. В. Маяковскому
(1893–1930)
Маяковскому
Превыше крестов и труб,Крещенный в огне и дыме,Архангел-тяжелоступ –Здорово, в веках Владимир!
Он возчик, и он же конь,Он прихоть, и он же право.Вздохнул, поплевал в ладонь:– Держись, ломовая слава!
Певец площадных чудес –Здорово, гордец чумазый,Что камнем – тяжеловесИзбрал, не прельстясь алмазом.
Здорово, булыжный гром!Зевнул, козырнул – и сноваОглоблей гребет – крыломАрхангела ломового.
18 сентября 1921Владимир Маяковский, двенадцать лет подряд верой и правдой, душой и телом служивший –
Всю свою звонкую силу поэтаЯ тебе отдаю, атакующий класс!
кончил сильнее, чем лирическим стихотворением – лирическим выстрелом. Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый поэт встал и человека убил.
Если есть в этой жизни самоубийство, оно не там, где его видят, и длилось оно не спуск курка, а двенадцать лет жизни.
Никакой державный цензор так не расправлялся с Пушкиным, как Владимир Маяковский с самим собой.
Если есть в этой жизни самоубийство, оно не одно, их два, и оба не самоубийства, ибо первое – подвиг, второе – праздник. Превозможение природы и прославление природы.
Прожил как человек и умер как поэт.
(Из статьи «Поэт и время», 1932)Маяковскому
1Чтобы край земной не вымерБез отчаянных дяде́й,Будь, младенец, Володимир:Целым миром володей!
2Литературная – не в нейСуть, а вот – кровь пролейте!Выходит каждые семь дней.Ушедший – раз в столетье
Приходит. Сбит передовойБоец. Каких, столица,Еще тебе вестей, какойЕще – передовицы?
Ведь это, милые, у нас,Черновец – милюковцу:«Владимир Маяковский? Да-с.Бас, говорят, и в кофте
Ходил»… Эх, кровь-твоя-кровца!Как с новью примириться,Раз первого ее бойцаКровь – на второй странице(Известий)
3«В гробу, в обыкновенном темном костюме, в устойчивых, грубых ботинках, подбитых железом, лежит величайший поэт революции».
(«Однодневная газета», 24 апреля 1930 г.)В сапогах, подкованных железом,В сапогах, в которых гору брал –Никаким обходом ни объездомНе доставшийся бы перевал –
Израсходованных до сияньяЗа двадцатилетний перегон.Гору пролетарского Синая,На котором праводатель – он.
В сапогах – двустопная жилплощадь,Чтоб не вмешивался жилотдел –В сапогах, в которых, понаморщась,Гору нес – и брал – и клял – и пел –
В сапогах и до и без отказуПо невспаханностям Октября,В сапогах – почти что водолаза:Пехотинца, чище ж говоря:
В сапогах великого похода,На донбассовских, небось, гвоздях,Гору горя своего народаСтапятидесяти (Госиздат)
Миллионного… – В котором родеСвоего, когда который год:«Ничего-де своего в заводе!»Всех народов горя гору – вот.
Так вот в этих – про его Роллс-РойсыГоворок еще не приутих –Мертвый пионерам крикнул: Стройся!В сапогах – свидетельствующих.
4Любовная лодка разбилась о быт.
И полушки не поставишьНа такого главаря.Лодка-то твоя, товарищ,Из какого словаря?
В лодке, да еще в любовнойЗапрокинуться – скандал!Разин – чем тебе не ровня? –Лучше с бытом совладал.
Эко новшество – лекарствоХлещущее, что твой кран!Парень, не по-пролетарскиДействуешь – а что твой пан!
Стоило ж в богов и в маткуНас, чтоб – кровь, а не рассвет! –Класса белую подкладкуВыворотить напослед.
Вроде юнкера, на То́скеВыстрелившего – с тоски!Парень! не по-маяковскиДействуешь: по-шаховски.
Фуражечку б на бровишкиИ – прощай моя джаным!Правнуком своим проживши,Кончил – прадедом своим.
То-то же, как на поверкуВыйдем – стыд тебя заест:Совето-российский Вертер.Дворяно-российский жест.
Только раньше – в околодок,Нынче ж… – Враг ты мой родной!Никаких любовных лодокНовых – нету под луной.
5Выстрел – в самую душу,Как только что по врагам.Богоборцем разрушенСегодня последний храм.
Еще раз не-осекся,И, в точку попав – усоп.Было стало-быть сердце,Коль выстрелу следом – стоп.
(Зарубежье, встречаясь:«Ну, казус! Какой фугас!Значит – тоже сердца есть?И с той же, что и у нас?»)
Выстрел – в самую точку,Как в ярмарочную цель.(Часто – левую мочкуОтбривши – с женой в постель.)
Молодец! Не прошибся!А женщины ради – что ж!И Елену паршивкой– Подумавши – назовешь.
Лишь одним, зато знатно,Нас лефовец удивил:Только вправо и знавшийПалить-то, а тут – слевил.
Кабы в правую – свёрк быЛанцетик – и здрав ваш шеф.Выстрел в левую створку:Ну в самый-те Центропев!
6Зерна огненного цвета
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
