Всеволод Иванов - Красный лик

Могло ли бы Приморье продержаться за свой счёт? Никогда! Грузы были бы давно все спущены. Припомним историю с «Легией». Москва оттуда сумела наложить свою лапу на 5 000 000 рублей. Или вы думаете, что все эти неисчислимые местные запасы были бы оставлены здесь в распоряжении какого-нибудь совдепа, под эгидой старых «таможенных» законов у г-на Ковалевского?

Ничего подобного! Уж если они в России ухитрились продать бриллианты с императорской короны, то они живо бы тут навели порядки.

Или, может быть, поддержали бы Приморье концессии? Я думаю, что в этих концессиях главный элемент составляет вера.

В самом деле. Представьте себе какого-нибудь американца, у которого есть в банке миллионов двести долларов. Какая сила погонит его из благоустроенного Нью-Йорка куда-нибудь в устье Амура на предмет эксплуатации концессии, когда контрагентами концессионера будут симпатичные Тряпицины и хабаровские Сократы?

Ведь, господа, надо помнить, что времена Майн Рида прошли и что ушло то время, когда по улицам Вашингтона скакали всадники на эдаких мустангах. Американцы давно потеряли вкус к войне с краснокожими. Да кроме того, если бы концессионеры и решили понести огромные эксплуатационные расходы, навести в крае порядок, построить железные дороги, открыть банки и проч. — всё равно они должны бы прибегнуть… к вооружённой интервенции.

При отсутствии, весьма вероятном, всего этого Приморье под большевиками было бы обречено на общероссийскую участь — голодовки, причём, конечно, так как оно лежало бы плохо, то и исчезло для нас совсем…

Глупые «Курьеры» могут писать всё, что им угодно. Но действительность и обстановка подсказывают нам, что присутствию императорских японских войск в Приморье мы обязаны порядком, тем относительным, который видим здесь, как и тому, что Кроль может упражняться два раза в неделю на кафедре Народного собрания. А это чего-нибудь да стоит.

Выстрел в Милюкова

Милюкову везёт. То его били, то в него стреляют. Очевидно, популярность его растёт.

Как бы ни относиться к стрельбе вообще, но холодным умом следует признать, что выстрелы эти, от которых случайно пал благородный Набоков, чрезвычайно знаменательны. Они — первые выстрелы, означающие суд над русской революцией и над её хозяевами.

Будущий историк отметит в русской революции один огромный признак, который проникает всю её насквозь. Это — элемент случайности. Случайно возникла она в Петербурге, случайно, т. е. вернее, по случайному поводу раскатилась по всей стране, и случайны были её переменчивые вожди.

Конечно, нет никакого сомнения в том, что она должна была произойти, и это все знали. Генерал Бернгарда, начальник германского генерального штаба, строил на этом план войны с Россией и печатал об этом книжки ещё в 1910 г. Не знали только этого наши политические головотяпы, и когда пришла она и принесла с собою великие возможности, то, как старуха в сказке о золотой рыбке, не знали, что с неё и просить. Лишь потом аппетит пришёл во время еды.

И вот, первую роль в отсутствии этой определённости в желаниях, роль лидера развихлянности и того, что Господь положит на душу, приняла на себя партия ка-де, партия интернациональной, безнациональной интеллигенции нашей. Кадеты никогда не знали, что им, собственно, нужно. Они в своей эволюционной тактике пристраивались к стихийным движущим русской историей силам. Пока у нас Божией милостью была монархия, они были… монархистами? Нет! Конституционалистами-демократами, то есть людьми, жаждавшими конституции, и демократами, то есть людьми, расплывавшимися в неопределённо зыбких благодетельных желаниях. Поэтому они так легко на съезде в апреле месяце 1917 г. могли в докладе Кокошкина заявить о своём республиканстве по тактическим соображениям. И с этого времени пошло викжелянье[17] этой партии. Поистине, она должна быть названа партией «смирного приспособления», как когда-то называли возглавляемую графом Гейденом партию мирного обновления. Рождённая в дни 1905 г., она представляла собою просто требование «политического момента» и, как таковая, вполне сохранила свою хамелеонскую сущность.

После убийства несчастного нашего царя ни одного «конституционалиста» и с собаками нельзя было сыскать на его могиле. Все бросились к приспосабливанию к движимому стихийными силами колесу русской истории, чему прекрасный пример являет собой Устрялов из Харбина.

История может идти как ей угодно, но если только она вберёт в себя известное приличное количество народа, то сейчас же являются спецы интеллигенты, которые и примазываются к ней на предмет её усовершенствования. Тепло-прохладные, холодно смотрят они, как борются и гибнут делающие историю, и гладко весьма скользят от Колчака к политическому центру, к советской власти, лишь бы только она импонировала чем-нибудь, хотя бы расстрелами.

Вот таким импонентным было возглавляющее революцию русское общество, которое теперь судорожно ищет, за что бы зацепиться. И символом этой готовой предать всех и каждого политической приспособляемости является Милюков. Конституционалист, он предаёт своего монарха. Мечтатель о проливах и византийском великодержавии — он исчезает при советской власти, раньше уступив свой пост кому попало. Поклонник генерала Врангеля, он, после крушения того, переходит в стан соглашателей с советской Россией, с Авксентьевым разъезжают по городам и весям, пропагандируя свои взгляды. И т. д. и т. д.

Верность, верность до конца — было заветом покойного адмирала! Россия стонет от этих интеллигентов, без определённой физиономии, загадочных, как всадник без головы. Приспособляемость ко всякому режиму имеет же свои пределы, и нельзя при самом большом уме создать конституцию при Чеке, торговлю при Воровском и национальную русскую армию при Бронштейне.

Но они думают, эти эволюционисты, беспечально проходящие по дорогам, покрытым русскими трупами, в обаянии своей площадной учёности полагающие, что можно быть спокойным, если на наших глазах Россия умирает по всем правилам медицины.

Мы вправе потребовать от них печального лица, и если нет, если они слишком витают, то и раздаются выстрелы.

Кто-то уже в прессе забежал гоголем вперёд и сообщил, что Шабельский — тот самый, который подделывал векселя в своё время. Странный способ защищать своего героя, полагая, что в них могут стрелять только мошенники!

Следствие по этому делу выяснит обстановку и причины покушения, но всё же надо сказать, что уже есть открытый протест против примиренческих паразитов революции.