Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями - Лидия Марковна Яновская
И в сне шестом, там, где двор с кипарисами и где живут Чарнота, Серафима и Люська и куда забредает с шарманкой обритый после тифа Голубков, — снова повыше дома «кривой пустынный переулок»…
Прирожденный драматург, Булгаков часто строит свои пространства по вертикали — не только в драме, но и в прозе. Я еще расскажу, как в этом пересечении горизонталей и вертикалей построены в романе «Мастер и Маргарита» его ершалаимские и его московские сцены. Но пейзажи «Бега» с переулками над дворами — не условность, не фантазия, а реальность. Хорошо знакомая Булгакову и перенесенная им в воображаемый Константинополь реальность Ялты…
Напомню рассказ Константина Паустовского «Снежные шапки» — о том, как Булгаков однажды зимою, в начале 20-х годов, приехал к нему в засыпанное снегом Пушкино:
«Как-то ближе к весне, тихим и снежным днем ко мне в Пушкино приехал Булгаков. Он писал в то время роман „Белая гвардия“, и ему для одной из глав этого романа нужно было обязательно посмотреть „снежные шапки“ — те маленькие сугробы снега, что за долгую зиму накапливаются на крышах, заборах и толстых ветвях деревьев. Весь день Булгаков бродил по пустынному в тот год Пушкину, долго стоял, смотрел, запахивая старую, облезлую доху, — высокий, худой, печальный, с внимательными серыми глазами.
— Хорошо! — говорил он. — Вот это мне и нужно».
Можно признаться: Паустовский — не очень надежный мемуарист. Если вам требуется установить дату или последовательность событий — мемуарной прозой Паустовского лучше не пользоваться: непременно окажется, что он что-то переставил, перекроил и вообще все перелопатил. И вместе с тем художник он невероятно точный и наблюдательный. Умение Михаила Булгакова настраивать себя на впечатления — умение Булгакова включать свое писательское воображение в предлагаемых декорациях бытия — схвачены удивительно верно.
В разгар работы над «Бегом», летом 1927 года, Булгаков вместе с Любовью Евгеньевной, а попросту Любашей, едет в Ялту — посмотреть эти самые «константинопольские» переулки над двориками.
В Ялте Булгаков и до этого бывал не раз. Летом 1925 года по приглашению Волошина ездил с Любашей в Коктебель. На обратном пути побывали в Ялте — в верхней части Ялты, в Аутке («изрезанной кривыми узенькими уличками, вздирающимися в самое небо»), в чеховском доме. Их кратко и любезно встретила Мария Павловна Чехова, но дом показывала другая дама…
В 1926 году месяц были в Мисхоре. Опять побывал в Ялте? Вряд ли. Уж теперь Мария Павловна непременно встретила бы Булгакова с большим вниманием: его очерк в ленинградской «Красной газете» (с процитированными строками об уличках Аутки) ей уже переслала Книппер-Чехова.
А в 1927 году поездка была весьма своеобразной — романтически-двукратной — и «Бега», вероятно, коснулась не сразу.
Любовь Евгеньевна в своих мемуарах описала эту поездку так: «Лето. Жарко. Собрались в Судак на дачу к Спендиаровым. …М. А., побыв недолго, уехал обратно в Москву, пообещав вернуться за мной. За время его отсутствия мы с Лямиными успели побывать на горе Сокол, с которой чуть было не свалились, на Алчаке, в Генуэзской крепости, в Новом Свете… М. А. явился внезапно и сказал, что он нанял моторную лодку, которая отвезет нас прямо в Ялту.
Мы ехали долго. Нас везли два рыбака — пожилой и молодой, весь бронзовый. Море так блестело на солнце, было тихое и совсем близко, не где-то там, за далеким бортом парохода, а рядом — стоило только протянуть руку в серебристо-золотую парчу. М. А. был доволен, предлагал пристать, если приглянется какой-нибудь уголок на берегу. Когда мы приехали в Ялту, у меня слегка кружилась голова и рябило в глазах. Остановились мы у знакомых М. А. — Тихомировых. (Память, память, правильно ли донесла ты фамилию этих милых гостеприимных людей?)
На другой день мы пошли в Аутку… Все вверх и вверх…» (Л. Е. Белозерская-Булгакова. О, мед воспоминаний.)
Ялта поднималась от моря амфитеатром террас — Булгаков называл их «ярусами». Кривые и узкие переулки бежали выше домов. Любаша в широкополой шляпе шла рядом и что-то щебетала о Константинополе и Париже. Или уходила вперед, соблазнительно покачиваясь на каблучках своих белых летних туфель. Булгаков останавливался, рассматривал ялтинские дворики под ногами, грезил кривыми переулками Константинополя, создавал свои сценические пространства… Кипарисы… водоемы… то же разноязычное звучание города: татары, русские, армяне, греки… минарет, с которого непременно зазвучит голос муэдзина на закате…
Любовь Евгеньевна не назвала дату этой поездки в Судак и Ялту: ни год, ни число, ни месяц. Год вычислить, впрочем, нетрудно: 1927. А с некоторых пор стало возможно рассчитать поездку по месяцам и дням: директор Чеховского дома-музея в Ялте Г. А. Шалюгин нашел в доступных ему чеховских архивах, а затем и опубликовал[53] несколько письменных свидетельств об этих днях. Вот они.
12 мая 1927 года Михаил Павлович Чехов (младший брат покойного писателя, в ту пору живущий в Ялте на чеховской даче) пишет жене в Москву: «Вчера утром (11 мая. — Л. Я.) за Женей и Колей заехали Вася, Лизочка и автор „Турбиных“ Булгаков, который живет сейчас у Тезей, чтобы ехать на Учан-Су. …Взлезали на крепость в Иосаре, были около водопада и там же завтракали. Хорошо закусили и порядочно выпили. Булгаков был очень мил, хотя грусть все время светилась у него в глазах, несмотря на это и он тоже выпить был не дурак…»[54]
Назавтра после прогулки к водопаду, то есть 12 мая, Булгаков и Чеховы, Мария Павловна и Михаил Павлович, приглашены на именины к некой Ванде Станиславовне Дыдзюль. «Наши здешние дамы, — отчитывается 13 мая Михаил Павлович жене, — стали являть свое искусство перед приезжими и, главным образом, перед Булгаковым. Он ведь теперь знаменитость! …Началась вакханалия. Я дирижировал гран-роном, были и фокстрот, и вальс, и канкан, — чего только не было. Пели соло, пели под скрипку, пели хором. Дорохов стал кувыркаться сальто-мортале. …Вернулись домой в 3 часа утра, всего я здесь не припомню. Даже Маша досидела до такой поры и плясала». (Михаилу Павловичу, поясняют публикаторы, за шестьдесят, Маше — Марии Павловне — на несколько лет больше).
И третья запись, теперь уже в альбоме Марии Павловны:
«Напрасно Вы надеетесь, дорогая Мария Павловна, что я „умру по дороге“! Я не умру и вернусь в Ялту за обещанным Вами письмом Антона Павловича!
М. Булгаков.
13-го мая 1927 г. Аутка».
Как видите, Любовь Евгеньевна немножко ошиблась: в Крым они приехали не летом, а где-то в первой декаде мая, вероятно, к концу первой декады. Впрочем, может быть, май в 1927 году был очень жарким, обещая тяжелое московское лето… Как
